Время от времени я истреблял их.  Но  многие  почему-то  очень  не  хотелось
уничтожать, типичная плюшкинская черта. И время от  времени  папки  с  этими
черновиками складывал в сейф или просто в шкаф (в  зависимости  от  существа
заметок).
   А в остальном секретность документации нам, инженерам, была  удобна  тем,
что не надо было самим заботиться о сохранности чертежей, схем и всем  таком
прочем - за этим следила целая служба безопасности. Полезное  дело,  хотя  и
весьма дорогостоящее.  Дешевле  было  бы,  конечно,  приучить  работников  к
аккуратности, не быть разгильдяями. Но поскольку служба уже  существовала  и
работала, то почему бы ею не воспользоваться?  Хотя  если  по  существу,  то
ничего секретного в нашей работе не было и  скрывать  было  нечего.  Что  же
касается сохранения в секрете гениальных мыслей и идей от  заокеанского  или
какого другого интересанта, то при том высоком темпе развития  работ  красть
друг у друга идеи и технические решения было совершенно бессмысленно.  Более
того, если кто-то попытается жить за счет краденых секретов,  он  сам  себя,
свое  предприятие,  свое  государство  обречет  на  отставание:   тот,   кто
пристраивается в хвост, в хвосте и плетется. Это мы наблюдали на  протяжении
десятилетий в авиации, да и в других областях техники.
   Если же говорить о секретах, связанных в  дальнейшем  с  профессиональной
деятельностью космонавтов, то им вообще  нечего  было  скрывать,  разве  что
какие-нибудь  дурацкие  поручения  военных   начальников   по   каким-нибудь
"военным" наблюдениям, да и то только для того, чтобы скрыть свою глупость.
   У С.П. был "помощник", так сказать  официально  приставленный,  потом  их
стало два, потом три: суперважная персона! Одним он позже даже  поделился  с
Бушуевым. Практичный С.П. быстро превратил своих охранников и наблюдателей в
лакеев:  носили  за  ним  его  портфель  (там  же  секреты  государственного
значения!), привозили продукты домой  (тоже  секретные?),  вызывали  машину,
докладывали все нетайные и тайные  новости  о  сотрудниках,  о  подслушанных
спецслужбой разговорах. Одним словом, он превратил ведомственную службу  КГБ
в свою собственную. Наверняка они докладывали обо всем на Лубянку, но эти их
доклады едва ли всерьез  интересовали  "большой"  КГБ  (есть  наблюдение,  и
ладно), а вот местному владыке их информация могла  быть  очень  полезна!  И
официальные сексоты стали служить ему. Доподлинно я, конечно, знать об  этом
не могу. Но могу суммировать постепенно накопившиеся вроде  бы  разрозненные
факты.
   Например, был такой  случай.  По-видимому,  доброжелатели  хотели  как-то
предупредить меня, чтобы я держал язык за зубами, но прямо сказать  об  этом
они не отваживались, а может, и намекали, да я не понимал.  Однажды  поздним
вечером разговариваю я с одним нашим  инженером,  и  вдруг  он  прикладывает
палец к губам и глазами показывает на подоконник. Мы замолчали. В  возникшей
тишине стали слышны какие-то необычные звуки,  как  будто  кто-то  продувает
микрофон. Ничего себе! "И кому же они докладывают?!"  -  "Наверное,  и  С.П.
тоже!" Мне и в голову не приходило, что мною интересуются.  Надо  проверить!
Вскоре,  тоже  вечером,  после  окончания  рабочего  дня,  я  перед   своими
изумленными   товарищами   разразился   гневной   филиппикой    по    поводу
разгильдяйства в одной смежной группе инженеров. Мои коллеги поглядывали  на
меня с  недоумением.  "Что  это  он  перед  нами  разоряется?"  Но  проверка
подтвердила опасения - дня через два (обнаружилось  и  время  запаздывания!)
С.П. устроил грандиозный разнос руководителю той  самой  группы,  которую  я
"приложил". Конечно, мне было совестно перед хорошим человеком, пострадавшим
из-за моих экспериментов (впрочем, элемент разгильдяйства там все  же  был).
Но ничего страшного не произошло. Он так и не понял, за что  его  разругали:
разнос и разнос. Этот парень и в дальнейшем пользовался доверием С.П. Больше
я таких проверок, конечно, не устраивал - жестокая  и  опасная  вещь.  Но  к
сведению  принял:   работаю   под   колпаком.   Было,   конечно,   противно.
Единственное, на чем отводил душу, - давал понять,  что  я  знаю,  что  меня
подслушивают. Когда во время телефонного разговора  я  замечал,  что  кто-то
подключился,  обычно   пояснял   своему   собеседнику,   что   "эти"   опять
подслушивают, добавляя какое-нибудь крепкое словцо. Они терпели, не выдавать
же себя. Впрочем, постепенно о подслушивании стало широко  известно,  и  они
начали срываться. Как-то раз  во  время  подобного  телефонного  комментария
подслушивающий не выдержал, включился в разговор и  завопил:  "Что  вы  себе
позволяете?! Это наша работа!" Столкнувшись с подобными  фактами,  я  понял,
что и партком, и органы на уровне нашего предприятия фактически работают  на
С.П. Так же как на государственном  уровне  аппарат  партии  и  КГБ  служили
генсеку. Ни партии, ни КГБ власть в стране не принадлежала. Они были  только
инструментами власти определенных фигур, и не больше. Какова власть, таков и
инструмент. И нечего на них списывать все грехи.
   Мне кажется, что многие сотрудники этих органов и аппаратов своей  работы
стыдились. И в какой-то степени ставили крест  на  собственной  человеческой
порядочности, попадая в эти ведомства. Может быть, поэтому их  представители
то и дело оказывались замешанными в  каких-нибудь  нечистоплотных  делах.  А
может быть, просто происходил своего рода естественный отбор. Из трех  таких
"помощников" С.П. двое  впоследствии  оказались  замешанными  в  уголовщине.
Один, говорили, участвовал в махинациях  с  распределением  квартир,  другой
оказался причастным к известному скандалу в АПН (уже после перехода от нас в
эту организацию, созданную в свое время, как все считали, КГБ), связанному с
присвоением гонораров за космические снимки, которые они получали от  нашего
КБ бесплатно. Или эти скандальные истории с кооперативами, банками, фирмами,
созданными бывшими работниками КГБ.
   Что же все-таки заставляло С.П. начинать каждый свой день на  рассвете  и
заканчивать  его  глубокой  ночью?  И  каждый  такой   день   был   наполнен
неприятностями, неудачами, разными ЧП, необходимостью принимать неприятные и
рискованные решения (и в какой-то части эти решения должны были оказаться  и
оказывались неправильными  или  неудачными),  за  которые  рано  или  поздно
придется отвечать, получать "арбузы" и разносы! И  так  изо  дня  в  день  -
каторга! Что двигало С.П.? Что заставляло  его  блефовать,  браться  за  все
более и более безнадежные и фантастические  проекты  ("потом  разберемся!"),
брать  на  себя  ответственность  за  невыполнимые  сроки   ("образуется!")?
Честолюбие? Да, конечно. Об этом я уже говорил. Но можно  ли  все  объяснить
только честолюбием? Что же еще? Нужда? Конечно, по началу была  и  нужда,  и
несбывшиеся надежды, и страдания. За  плечами  были  и  голодная  юность,  и
Колыма, и шарашки. Но все это уже ушло в прошлое. Теперь он  и  академик,  и
лауреат, и так далее, и тому подобное. Что стимулирует  людей  на  поступки,
связанные с риском, напряжением?  Тщеславие,  власть,  возможность  получать
дозволенные и недозволенные удовольствия, стремление быть в центре  событий?
О тщеславии уже тоже говорилось. Но, по-моему, не может тщеславие  заставить
человека загонять себя в каторжную жизнь.
   Может быть, все-таки власть? Наверное,  стремление  к  власти  в  природе
человека. Почему мы любим детей,  щенков,  котят?  Да,  понятно  -  инстинкт