багровую плешь". // Омар! Ты порою смеешься, как еж,  //  Акулу  акулькой  с
презреньем зовешь; // Когда же и вправду завидишь акул, //  Ложишься  ничком
под коралловый стул" (Кэрролл Л. Аня в Стране Чудес / Пер. Набокова В..  Л.,
1991. - С.72).} вызвало негодование читателя некоего  священнослужителя  еще
при жизни Кэрролла. Дело в том, что первая строка стихотворения  "Это  голос
Омара"  напомнила  читателю  библейское  выражение  "голос  горлицы"  {Цветы
показались на земле, время пения настало, и голос горлицы  слышен  в  стране
нашей" (Песнь Песней 2, 12).}, отчего он и обвинил писателя в  богохульстве.
Впрочем, по мнению М.Гарднера,  библейские  ассоциации  здесь  ни  при  чем:
Кэрролл  откровенно  пародировал   малозначительный   дидактический   стишок
"Лентяй" английского богослова и поэта конца XVII - начала XVIII  в.  Исаака
Уоттса {"Это голос лентяя. Вот он застонал: // "Ах, зачем меня будят! Я спал
бы, да спал" (перевод О.Седаковой).}.  Таким  образом,  замечает  М.Гарднер,
стихи и песни, которыми Кэрролл воспользовался, в основном полностью в  наши
дни забыты. "В лучшем случае мы помним лишь названия, и  то  только  потому,
что Кэрролл выбрал их для пародии" {Цит. по: Кэрролл Л. Указ. соч. - С.20.}.
     Здесь следует сказать, что мнение, будто стихи в двух "Алисах" являются
пародиями, было безоговорочно Принято в кэрролловедении лишь  на  протяжении
нескольких десятилетий после их выхода в свет. В последние годы появились  и
иные точки зрения. Так,  например,  американская  исследовательница  Биверли
Л.Кларк считает, что вопрос, являются ли пародиями стихи  в  двух  "Алисах",
относится по преимуществу к  "проблеме  дефиниции",  т.е.  к  тому,  что  мы
согласились понимать под термином "пародия" {Clark B.L Carroll's well-versed
narrative: "Through the I coking-Glass" // Lewis Carroll.  -  P.  131.}.  По
мнению исследовательницы, этот термин имеет более узкое определение, чем это
принято в кэрролловедении. БЛ.Кларк склонна полагать, что  назвать  пародией
можно только то сатирическое произведение, которое  намеренно  и  откровенно
высмеивает оригинал. Что же касается Кэрролла, пишет  она,  то  писатель  не
просто вкладывал абсурдный смысл в форму изначального оригинала, он зачастую
имел в виду не только литературную сатиру, но  и  общеморальный  критический
подход и взгляд. Воистину пародийным исследовательница считает только стишок
из второй главы "Алисы в Стране Чудес" "Как дорожит  своим  хвостом  малютка
крокодил"  (перевод  О.Седаковой)  {"How  doth  the   little   crocodile".},
поскольку он действительно высмеивает  одну  из  назидательных  божественных
песен того же Исаака Уоттса, которая призывает деток трудиться. В отличие от
героини уоттсовский песенки, т.е. пчелы, мастерящей себе  "опрятный  дом"  -
соты {Как дорожит своим деньком // Малюточка пчела! - // Гудит и вьется  над
цветком, // Прилежна и мила" (перевод  О.Седаковой).},  малютка  крокодил  у
Кэрролла трудится, "глотая рыбок целиком" {"How neatly spreads his claws, //
And welcomes little fishes in // With gently smiling jaws!".}.
     Одним словом,  по  мысли  Б.Л.Кларк,  так  называемые  пародии  в  двух
"Алисах" могут составить континуум - от истинных пародий, подобных  "Малютке
крокодилу", и до простых "отражений", являющихся вовсе не пародиями, а  лишь
парафразами оригиналов, а также до далеких "отголосков", которые в  сущности
вобще не могут быть соотнесены с тем, что  считается  их  оригиналом  {Clark
B.L. Op. cit. - P.131.}. И действительно, Кэрролл сам писал о своей  балладе
"Сияло  солнце  в  небесах"  ("Морж  и  Плотник")  {"The  Walrus   and   the
Carpenter".} (которую и при жизни писателя соотносили, да и сейчас соотносят
со стихотворением Томаса Гуда (1799-1845) "Сон Юджина Арама"), что,  сочиняя
балладу о морже, плотнике и о съеденных ими устрицах,  он  не  имел  в  виду
никакого конкретного стихотворения. "Размер его вполне  ординарен,  -  писал
Кэрролл", - и я не думаю, что "Юджин Арам" подходит сюда больше, чем  многие
другие стихотворения, которые я читал и которые написаны  тем  же  размером"
{Цит. по: Clark B.L. Op.cit. - P.131.}.
     Принято считать, что Льюис  Кэрролл  принадлежит  к  плеяде  английских
писателей-романтиков,  воспринимавших  мир  с  большой  долей   философского
скептицизма и романтической иронией, идею которой высказал впервые  теоретик
немецкого  романтизма  Фридрих  Шлегель  (1772-1829).  Мир  для   английских
романтиков  -  это  хаос,  который  в  своем  движении  не  имеет   никакого
направления,   никакого   доступного   пониманию   образца   либо   причины.
Произведения  писателей,  основывавших  свое   творчество   на   философском
скептицизме и романтической  иронии,  создавались  главным  образом  методом
определения границ человеческого языка и анализа последнего. Так,  концепция
способности человека к неправильному пониманию, т.е. концепция  диспропорции
между индивидуальным человеческим разумом и окружающим человека миром,  была
положена  в  основу  творчества  предшественника   английского   романтизма,
величайшего английского сатирика Джонатана Свифта. "Путешествия Гулливера" -
это не что иное, как  поиск  точности  в  языке.  Лилипуты  в  "Путешествиях
Гулливера", измеряя его шляпу во всех возможных пропорциях, узнают из  этого
количественного анализа многое, но только не то, что имеют дело со шляпой, а
повествователь    "Сказки    бочки"    принимает    собственную    фальшивую
словоохотливость за подлинную жизнь.
     Один из основателей английского романтизма Сэмюэл Колридж  в  "Поэме  о
Старом Мореходе",  которая  считается  классическим  примером  романтической
иронии, стремился  разрушить  чувство  справедливости,  а  в  фантастическом
фрагменте "Кубла Хан" и в поэме "Кристабель" связывал  наш  хаотический  мир
даже с демонизмом {Lockridge L.S. Coleridge the  moralist.  -  Ithaca;  I,.,
1977. - 293 p.}.
     Вот и Кэрролл в "Алисе в  Стране  Чудес",  в  "Алисе  в  Зазеркалье"  и
особенно в фантастической поэме "Охота на  Снарка"  рассматривает  Вселенную
как неконтролируемый хаотический поток  и  пытается  противопоставить  этому
философско-скептичсскому видению  мира  средства  романтической  иронии.  Он
превращает все человеческие реалии в структурную игру и, будучи  математиком
и лингвистом, сводит запутанные  человеческие  взаимоотношения  к  ироничной
"логической игре", неважно какой - будь то игра в  карты  (как  в  "Алисе  в
Стране Чудес"), в шахматы (как в "Алисе  в  Зазеркалье"),  в  охоту  (как  в
"Охоте на Снарка"), в цифры (как в "Математических курьезах")  или  в  слова
(как в "Дублетах, словесной загадке")  -  во  всех  случаях  Кэрролл  строит
строго закрытую  систему,  состоящую  из  слов,  систему,  которая,  однако,
остается абсолютно рациональной {См. об этом: Mellor A.K.  English  romantic
irony. - L.. 1980. - IX, 219 p.}.
     Кроме стихотворных гротесков, пародий, бурлесков и травестий, в текстах
Льюиса Кэрролла и, в частности, в текстах двух  "Алис"  имеются  насмешливые
прозаические парафразы, иронично  рисуются  фигуры  некоторых  современников
писателя, да и к самому себе он относится с известной долей иронии. Так,  во
второй главе  "Алисы  в  Зазеркалье",  в  которой  девочка  попадает  в  сад
говорящих цветов, откровенно высмеивается глава из первой части монодрамы  в
стихах "Мод"  английского  поэта-лауреата  Альфреда  Теннисона  (1809-1892).
Герой Теннисона, ожидая свою любимую женщину в "Саду Роз", прислушивается  к
голосам цветов розы, лилии и шпорника, которые, переговариваясь, также  ждут