Наиболее благоприятный момент для нанесения упреждающего удара по германской
армии был в мае-июне 1940 г., когда шли военные действия против Франции, но
такие действия не входили в намерения СССР.
Примечательно, что историки и политики, поднимающие шум по поводу этого
жуковского плана, считают правомерным уже состоявшийся превентивный удар Гитлера
в 1941 г. и гневно осуждают лишь предполагавшийся план Жукова.
Если говорить в целом, то несмотря на огромную работу руководства страны по
промышленной и военно-технической подготовке к войне, накануне ее были допущены
и серьезные, теперь широко известные, ошибки и просчеты, в том числе и
Генштабом, возглавляемым Жуковым.
Недостаточно разрабатывались и осваивались формы и способы стратегической и
оперативной обороны, а именно эти задачи пришлось решать в начальный период
войны. Совершенно неправильно оценивались способы ведения операций в начальный
период войны. Не была предусмотрена возможность перехода противника в
наступление сразу всеми заранее развернутыми группировками войск одновременно на
всех стратегических направлениях. И Жуков очень самокритично все это признавал.
По данному поводу он писал: "При переработке оперативных планов весной 1941 года
практически не были полностью учтены особенности ведения современной войны в ее
начальном периоде. Нарком обороны и Генштаб считали, что война между такими
крупными державами, как Германия и Советский Союз, должна начаться по ранее
существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней
после приграничных сражений. Фашистская Германия в отношении сроков
сосредоточения и развертывания ставилась в одинаковые условия с нами. На самом
деле и силы и условия были далеко не равными".
Опыт начавшейся войны в Европе с применением ряда новых способов стратегических
действий явно недооценивался. Нарком обороны С.К. Тимошенко считал, что в смысле
стратегического творчества опыт войны в Европе не дает ничего нового.
Недооценка обороны и неправильная оценка изменившегося характера начального
периода войны имели более тяжелые последствия, чем это иногда изображается в
военной литературе. Дело ведь не в формальном признании или непризнании обороны,
а прежде всего в тех практических выводах и мероприятиях, которые из этого
вытекают.
Во-первых, как показал опыт, следовало учитывать возможность внезапного
нападения заранее отмобилизованного и изготовившегося к агрессии противника. А
это требовало соответствующей системы боевой и мобилизационной готовности
Вооруженных Сил, обеспечивающей их постоянную высокую готовность к отражению
такого нападения, более решительного скрытого наращивания боевой готовности
войск.
Во-вторых, признание возможности внезапного нападения противника означало, что
приграничные военные округа должны иметь тщательно разработанные планы отражения
вторжения противника, то есть планы оборонительных операций, так как отражение
наступления превосходящих сил противника невозможно осуществить мимоходом,
просто как промежуточную задачу. Для этого требуется ведение целого ряда
длительных ожесточенных оборонительных сражений и операций. Если бы эти вопросы
теоретически и практически были разработаны и такие планы были, то в
соответствии с ними по-другому, а именно -- с учетом оборонительных задач,
располагались бы группировки сил и средств этих округов, по-иному строилось бы
управление и осуществлялось эшелонирование материальных запасов и других
мобилизационных ресурсов.
Готовность к отражению агрессии требовала также, чтобы были не только
разработаны планы оборонительных операций, но и в полном объеме подготовлены эти
операции, в том числе в материально-техническом и инженерном отношениях, чтобы
они были освоены командирами и штабами. Совершенно очевидно, что в случае
внезапного нападения противника не остается времени на подготовку таких
операций. Но этого не было сделано в приграничных военных округах. В теории и
практике оперативной подготовки в штабах и академиях оборона отрабатывалась
далеко не так, как пришлось ее вести в 1941--1942 гг., а как вид боевых
действий, к которому прибегают на непродолжительное время и на второстепенных
направлениях, с тем чтобы отразить нападение противника в короткие сроки и самим
перейти в наступление. Из этих ошибочных позиций исходили и при постановке задач
войскам накануне и в начале войны.
Идея непременного перенесения войны в самом ее начале на территорию противника
(причем идея не обоснованная ни научно, ни анализом конкретной обстановки, ни
оперативными расчетами) настолько увлекла некоторых руководящих военных
работников, что возможность ведения военных действий на своей территории
практически исключалась. Все это отрицательно сказалось на подготовке не только
обороны, но и в целом театров военных действий в глубине своей территории.
На вновь присоединенных территориях требовалось построить новые сети аэродромов,
большое количество дорог, мостов, осуществить наращивание линий и узлов связи.
Однако необходимых сил и средств для этого не было.
Медленно шло создание оборонительных сооружений. УРы на старой госгранице были
частично демонтированы, из ДОТов снято артиллерийское вооружение. Строительство
долговременных сооружений на новой границе еще не было закончено, система
обороны в новых УРах не организована, между укрепленными районами оставались
промежутки до 50--60 км.
Большие изъяны были допущены в организации управления Вооруженными Силами на
военное время. Отрицательно сказывалась разобщенность наркоматов обороны и ВМФ.
Руководство ВМФ пыталось решать свои вопросы в отрыве от Генштаба. Неправильным
было отношение к Генеральному штабу, как основному органу оперативного
управления Вооруженными Силами.
Даже после преобразования штаба РККА в Генштаб в 1935 г. из его ведения были
изъяты вопросы формирования военно-технической политики, оргструктуры и
комплектование Вооруженных Сил. В частности, организационно-мобилизационными
вопросами ведало управление, подчиненное зам. Наркома Е.А. Щаденко. Это привело
к недостаточной согласованности мероприятий по этим видам деятельности и решения
их другими ведомствами Наркомата обороны в отрыве от оперативно-стратегических
задач. Хотя и Жуков не проявил настойчивости, чтобы приостановить формирование
такого количества механизированных и воздушно-десантных соединений, что привело
к большому распылению танков и других средств.
Главное разведывательное управление РККА начальнику Генштаба не подчинялось
(начальник ГРУ был заместителем Наркома обороны), фактически же оно подчинялось
самому Сталину. Очевидно, что Генштаб не мог полноценно решать вопрос
стратегического применения Вооруженных Сил без своего разведоргана.
В Наркомате обороны не было единого органа управления тылом, службы снабжения
подчинялись Наркому и различным его заместителям.
Всю систему управления Вооруженными Силами лихорадила чехарда с непрерывными
перестановками руководящего состава в Центральном аппарате и военных округах.
Так, за пять предвоенных лет сменилось четыре начальника Генштаба. За полтора
года перед войной (1940-1941 гг.) пять раз (в среднем через каждые 3--4 месяца)
сменялись начальники управления ПВО, с 1936 по 1940 г. сменилось пять