за 1--1,5 года было сделано больше, чем за 30-е гг. Накануне войны проводились и
другие мероприятия по повышению боеспособности армии и флота.
Можно, конечно, во многом упрекнуть Тимошенко и Жукова за то, что они не сумели
доказать Сталину необходимость проведения более решительных мер по наращиванию
боевой готовности войск. Но при сталинской системе руководства далеко не все
было возможно. Сравнивая с тем, что было на германской стороне, немецкий
историк, издатель журнала "Шпигель" Рудольф Аугштайн напоминает эпизод, когда
разработчик плана "Барбаросса" генерал Маркс, а также начальник Генштаба Гальдер
и Главком сухопутными войсками Браухич имели сомнения в реальности плана,
понимая, что потенциал германских вооруженных сил истощится к концу 1941 г. или
в 1942 году, но не решались доложить об этом Гитлеру. В то время, как Тимошенко
и Жуков докладывали свои предложения Сталину довольно настойчиво. Р. Аугштайн
вынужден признать, что оба наших военачальника "...в условиях, сопряженных с
гораздо большей психологической нагрузкой, вели себя гораздо мужественнее, чем
Браухич и Гальдер".
Причины военных поражений СССР, как и причины того, почему ему в конечном счете
удалось в 1941 г. устоять, заключены в изложенных выше обстоятельствах по
подготовке Вооруженных Сил к отражению агрессии. Но трудности усугублялись и
серьезными недостатками в практическом управлении Вооруженными Силами с началом
фашистской агрессии. Даже когда достаточно точно стало известно о предстоящем
нападении на СССР и когда война уже началась, у Сталина еще не было однозначной
оценки того, что произошло. Отсюда половинчатость и нерешительность действий,
запоздалая постановка задач войскам. Директива на приведение приграничных
военных округов в боевую готовность была передана им в 0.30 22 июня 1941 г. В
армиях ее получили в 3--4 часа утра, когда военные действия уже начались.
К тому же директива эта была крайне противоречивой, осторожной и туманной.
Первоначально начальником Генштаба, т.е. Жуковым, была подготовлена более
определенная директива о приведении войск в боевую готовность к отражению
агрессии противника. Но Сталин как уже отмечалось, посчитал (и это за несколько
часов до войны!), что такую директиву давать преждевременно, полагая, что, может
быть, вопрос еще уладится мирным путем.
Согласно отданной директивы, по существу, не разрешалось даже введение в полном
объеме плана прикрытия госграницы.
Требовалось приведение войск в боевую готовность в местах дислокации и занятие
огневых точек на границе, а о занятии оборонительных позиций стрелковыми
соединениями ничего не говорилось. Таким образом, войскам ставилась задача не на
оборону и решительные действия по отражению нападения противника, а на то, чтобы
не поддаваться ни на какие провокационные действия, "могущие вызвать крупные
осложнения". Один этот эпизод ярко свидетельствует о непонимании Сталиным
элементарных основ военного управления, его коварстве и, можно сказать,
непорядочности по отношению к подчиненным войскам. Как известно, постановка
задач войскам требует четкости и ясности, чтобы полученная задача не вызывала у
исполнителей кривотолков и сомнений. Но в уточненной Сталиным формулировке
сквозила именно полная неопределенность поставленной задачи. Из нее нельзя было
даже понять, назревает война или ожидаются лишь провокационные действия. Если
этот вопрос не могло решить высшее руководство, полностью владеющее
стратегической обстановкой, как его можно было решить на поле боя? Как выполнять
боевую задачу, как определить, что действия по отражению нападения противника не
вызовут крупных осложнений? Вместо того, чтобы самому оценить обстановку и
определить характер предстоящих действий войск, взять прежде всего на себя
ответственность за это, распоряжения были отданы в такой форме, чтобы в случае
каких-либо неблагоприятных последствий можно было снять с себя ответственность и
обвинить тех, кто их выполнял. Даже командующие и штабы военных округов и армий
не могли толком понять, что им нужно делать и как действовать. Как вспоминает
Р.Я. Малиновский, "на уточняющий вопрос, можно ли открывать огонь, если
противник вторгается на нашу территорию, следовал ответ: на провокацию не
поддаваться и огня не открывать".
В сборнике воспоминаний немецких участников войны рассказывается о том, что
утром 22 июня штаб группы армий "Центр" перехватил запрос советской военной
радиостанции: "Нас обстреливают, что мы должны делать?". Из вышестоящего штаба
последовал ответ: "Вы, должно быть, нездоровы. И почему ваше сообщение не
закодировано?".
Например, 9-й мехкорпус К. Рокоссовского не получил ни одной машины из
присланных по плану мобилизации, которая была объявлена в момент выступления
соединений к местам предназначения.
Ввиду запоздалой отдачи директивы Главнокомандованием распоряжения из штабов
округов и армий до большинства соединений и частей вообще не дошли и такие части
приводились в боевую готовность уже под обстрелом противника.
К началу войны войска оказались на положении мирного времени -- в пунктах
постоянной дислокации, в военных городках, лагерях. Вооружение и техника
находились в парках, на консервации. Большинство соединений уже в ходе боевых
действий и под массированными ударами авиации и артиллерии противника начали
выдвигаться к госгранице навстречу его наступающим танковым группировкам, не
успев занять назначенные оборонительные рубежи в пограничной зоне. Из 57
дивизий, предназначенных для прикрытия границы, только 14 расчетных дивизий
(отдельные полки, батальоны) или 25% выделенных сил и средств успели наспех
занять назначенные районы обороны и то в основном на флангах
советско-германского фронта. Артиллерийские полки и зенитные части дивизий и
корпусов были выведены в лагеря, на учебные сборы (на значительном удалении от
своих соединений) и поэтому войска вступали в бой без артиллерийской поддержки и
противовоздушного прикрытия.
В результате в первые же часы и дни войска понесли большие потери и не смогли
оказать достаточно организованного сопротивления наступающим войскам противника.

В тяжелом положении оказались советские ВВС. Авиация, не успев рассредоточиться,
потеряла большинство самолетов на аэродромах. Например, авиация Западного фронта
за первый день войны потеряла 738 самолетов из имевшихся 1780 самолетов. Всего
советская авиация в первый день потеряла 1200 самолетов. Это позволило
германской авиации в самом начале войны завоевать господство в воздухе, она
непрерывными массированными ударами затрудняла организованный отход и
закрепление советских войск на новых оборонительных рубежах, подход к полю
сражения резервов и вторых эшелонов, подвоз материальных средств.
Германская армия с самого начала войны сумела захватить стратегическую
инициативу. В результате внезапного перехода в наступление, массированного
использования сил и средств на главных направлениях противнику удалось в первые
же двое суток продвинуться до 110--150 км, создать угрозу окружения крупных
группировок советских войск, нарушить фронт обороны.
Главное командование советских Вооруженных Сил, не получая своевременно
достоверных данных обстановки и не зная подлинного положения дел на фронте,
отдавало войскам нереальные распоряжения, не соответствующие сложившимся