Пустовойтов  рассказал, что воюет нынче Русь со шведом, была превеликая
баталия  под  Нарвою,  та  баталия кончилась весьма печально: шведы одержали
викторию.
     - Баталия,  виктория!  -  с  досадой  сказал  Рябов. - Набрались слов и
шумят без толку. Ты понятно говори: кто верх-то одержал?
     - Шведы.
     - Что ж так?
     - Сила   их   была,  дядечка.  Ну,  и  офицеры,  конечно,  иноземцы  им
передались.
     - А где та Нарва?
     - Не близко, дядечка.
     - На том и замирились?
     - Какое  замирились?  - обиделся Егорша. - Быть войне великой. А покуда
дела  таковы:  шведы  эскадру  собрали,  слышно  -  идут  морем  Архангельск
промышлять,  верфи будут жечь, мастеров корабельных смертью казнить, корабли
либо с собой угонят, либо потопят.
     Рябов слушал внимательно, даже кашу есть перестал.
     - Иноземцев-то офицеров у вас много? - вдруг спросил он.
     - Нынче немного! - ответил Егорша.
     Кормщик  снова  принялся  за кашу. Егорша рассказал, что в Архангельске
нынче  не  лаптем  щи  хлебают, построили крепость на Двине, шведа берегутся
денно и нощно, нелегко ему, вору, будет разорить город и угнать флот.
     - А кораблей-то добрых понастроили?
     - Добрых,   дядечка   Иван  Савватеевич,  добрых,  и  немало.  Флот.  И
стопушечные корабли есть нынче у нас, и фрегаты, и яхты...
     - Стопушечные?
     - Стопушечные, дядечка.
     - В океан-то флотом своим хаживали?
     - Сбирались нынешним летом, да не поспели.
     Помолчали.
     - Кто же тут начальником над вами, над войском? Иноземец?
     - Зачем   иноземец!  Начальником  над  нами  свой,  русский  человек  -
капитан-командор Иевлев.
     - Сильвестр  Петрович!  -  обрадовался  Рябов.  -  Что  ж, он мужик был
неглуп, дело свое, небось, знает. С ним ничего, можно...
     Егорша,  захлебываясь,  стал рассказывать о Сильвестре Петровиче. Рябов
слушал  задумчиво,  кивал  головой. Егорша не удержался, быстро похвастался,
что  ныне  поедет  непременно на Москву, в новую навигацкую школу, Иевлев-де
обещал, тогда будет он, Пустовойтов, офицером по флоту, как надобно...
     Рябов перебил:
     - А воеводою у вас кто сидит, господин офицер?
     Егорша  шепотом,  чтобы  другие  не  слышали,  рассказывал: воеводою-де
сидит  князь  Прозоровский Алексей Петрович, был в прежние времена на Азове,
так  его  народишко  посулил на копья вздеть, с той поры непрестанно лютует,
всего  боится,  от  страху  своего  всяко народ мучает и утесняет. При нем в
думных  дворянах  Ларионов,  все  дела  сам  правит,  все  поборы сам берет,
великую  власть  забрал  над городом. В Архангельске только и надеялись, что
после  двух  лет  воеводства  сменит  государь  окаянного  князя, посадит на
воеводство  некоего  иного,  как  то на Руси издавна ведется, а он, воевода,
возьми  и  отошли  на  Москву  воровскую  челобитную,  что думный Ларионов с
дьяками  писали,  -  будто  посадские  и гости, и все, кто тут жительствует,
бьют  челом  земно  великому  государю, дабы оставил он еще славного воеводу
князя  Прозоровского  сидеть  на  два  года.  Петр  Алексеевич той воровской
скаредной  челобитной  поверил  и  оставил  князя  на месте, а нынче некто -
имечко  его  святое  неведомо  -  еще  челобитную отписал на Москву, где вся
истинная   правда   рассказана.   Да   только   ту   челобитную  люди  князя
Прозоровского  перехватили,  или  о  ней  подробно проведали, и ныне воевода
лютует,  как  никогда  еще не лютовал. Розыск еще объявлен, а кто челобитную
против  него  писал,  тот сказан ныне бунтовщиком, и будто надлежит тех всех
бунтовщиков  вешать,  как  в  прошлые  времена стрельцов на Москве вешали. А
зачинщика  делу  будто  велено  колесовать.  Имают  всякий  народ, и людей в
застенке  Ларионов  с  дьяками пытают безжалостно, все дабы прознать, кто ту
истинную челобитную писал...
     Рябов вздохнул, покачал головой:
     - Ох, весело, вижу, живете! Еще чего доброго?
     - Еще  -  кто  с  моря  заявился, тем всем чинят розыск: не есть ли они
шведские  воинские  люди,  пенюары, подсылы. Здесь лютует поручик Мехоношин,
который  командиром  над драгунами, лютует над рыбаками, - хорошо, что нынче
его  нет,  иначе  сразу  бы  погнал  за  караул.  Да  ты  сам,  дядечка Иван
Савватеевич,  посуди:  пришли  вы,  можно  сказать,  с того свету, по пути у
норвегов  были,  кафтаны  на  вас  на  всех  заморские,  в  устье  не  сразу
вернулись, бегали куда-то. Для чего, куда давеча скрылись?
     Кормщик быстро, остро взглянул на Егоршу, понизил голос:
     - Было  для  чего,  Егорушка. Знаем дьяков да ярыг наших, знаем, каковы
крючки.  А  в лодье товар не про их честь, не для ихних лап загребущих, очей
завидущих...
     - Спрятали?
     - Спрятали, Егорушка.
     - Мое  дело  сторона!  - шепотом заговорил Егор. - Как бы только собака
Мехоношин  не  разведал.  Разведает,  потянут  к  Поздюнину,  а  с  ним,  со
зверюгой, - не отшутишься.
     - Я и то не шучу! - промолвил Рябов. - Да как ему разведать?
     - Он своих драгун посылал, коли видно было - узнает...
     Рябов  не  ответил.  Солнце  взошло уже высоко, когда таможенный писарь
кончил  писать  свои  листы.  Капрал  подошел  к  Егорше - советоваться, как
дальше быть. Пустовойтов с ним заспорил, потом сказал строго:
     - Мне  отвечать!  Те мореходы горя видели - нам с тобой и не приснится.
Всех их знаем. Пусть к дому идут...
     - Лодьей?
     - Лодьей  им не дойти, перехватят у цитадели. Лодью тут оставят, а сами
пешком пойдут...
     Капрал усомнился:
     - Разве  же  им  в  сих  кафтанах  норвежских  до  городу  дойти?  Да с
бородищами, да без знаков бородовых? На первой рогатке схватят.
     Егорша  вызвался проводить. Солдат-таможенник привел гнедую кобылку, он
сел,  поправил  на  бедре  шпагу  - хоть и молод, да молодец молодцом: шляпа
треуголка, кафтан форменный, ботфорты со шпорами, перчатки.
     - Ишь  каков!  - сказал Рябов одобрительно. - Ничего парень. Хоть куда.
По флоту служишь али как?
     - Вроде  как  по  флоту!  -  зардевшись, ответил Егорша. - Не учен еще,