своему  завсегда кум. Чего, Осип Андреевич, распаляешься. Все вы одним миром
мазаны.
     - Это  как  же?  -  багровея, спросил Осип. - Али не русский я человек?
Али на мне креста нету? Ты, мужик, говори, да не заговаривайся...
     Семисадов присвистнул, покачал головой:
     - Не  видать  что-то  на тебе креста, господин Баженин, Осип Андреевич.
Да  ты  погоди,  не ярись, я тебя не испужаюсь. А русский ты али не русский,
оно,  конечно,  сразу  не  скажешь.  Не  помню  я,  чтобы ты нашего брата от
иноземного кнута защитил в те поры, когда корабли мы строили.
     Баженин затопал ногами, Сильвестр Петрович постучал по столу, крикнул:
     - Не  на торге! Сядь, господин Баженин. Да и ты, боцман, того... потише
бы...
     Встретил  смеющийся  живой  взгляд Семисадова, подумал про себя: "Хорош
дядечка.  Эдакой  все  может. Послать лоцманом на шведский военный корабль -
все сделает как надо, и глазом не сморгнет..."
     Твердым  голосом, оглядывая собравшихся поодиночке, как бы измеряя силы
каждого  для  грядущего  дела,  стал  приказывать - кому какая будет работа.
Хлопот  для  всякого  оказалось полным полно, один лишь Осип Баженин остался
без  всякого  поручения.  Злобясь,  он  вышел  из  горницы,  хлопнул дверью.
Сильвестр  Петрович будто бы ничего и не заметил. Вновь стали толковать, где
спрятать флот.
     Иевлев   разложил   на   столе   карту,   Семисадов   подошел  поближе,
просмоленным пальцем ткнул в маленькую гавань, сказал шепотом:
     - Посмотреть бы тебе самому, господин капитан-командор...
     - Посмотрю! - также негромко ответил Сильвестр Петрович.
     Еще  потолковали,  Сильвестр  Петрович  поблагодарил  за добрые советы,
сказал,  что  флот  непременно  будет спрятан, а где - то решится вскорости.
Народ   понял   осторожность   капитан-командора,  люди  стали  подниматься,
уходить...
     К  полудню  Иевлев  остался  с  Семисадовым и стрелецким головою. Дьяки
принесли  показывать  казенные  расчеты  на  отпуск  от  казны денег и хлеба
трудникам,  Сильвестр  Петрович читал длинные листы и рассказывал, что видел
за  время  объезда,  как укрепились остроги для бережения от шведа. Кольский
острог  нынче  выдержит порядочную осаду, соловецкие монахи тоже напугались:
архимандрит  Фирс  за  ум  взялся,  погнал  своих  лежебок  к  делу. Остроги
Пустозерский,  Сумской, Кемь, Мезень - нападение эскадры вряд ли выстоят, но
нападающим  жарко  станет.  Народ  - трудники - мрет сильно: голод, сырость,
лихорадка.
     Голова  вздыхал  -  ничего  не  поделаешь, на все божья воля; Семисадов
сидел, низко опустив голову.
     - Узники-то наши как?
     - А  чего  им деется? - ответил Семисадов. - Кормим подходяще, зла себе
не  ждут,  живут  -  не  плачут. Риплей, пушечный мастер, пива потребовал на
цитадель  -  мы  дали.  Инженер Лебаниус поначалу боялся, а теперь - ничего,
ожил.  А  которого  первым  взяли - рыболов Звенбрег, - тот корзинки лозовые
плетет на досуге, досуг-то велик.
     - Пусть  посидят,  без  них  спокойнее!  -  сказал Иевлев. - Потом, как
баталия окончится, отпустим, выгоним вон... Верно говорю, боцман?
     Семисадов поднял голову, усмехнулся:
     - Верно,  Сильвестр Петрович. Пожить бы хушь малое время без них, и так
всадников на нашего брата не пересчитать...
     - Каких  таких  всадников? - удивленно тараща глаза, спросил стрелецкий
голова Семен Борисович. - О чем толкуешь?
     - А  которые  на мужике ездят! - твердо ответил Семисадов. - Они и есть
всадники.
     - Умен больно стал! - отрезал полковник. - До чего додумался...
     - Ну,  Семен  Борисыч?  -  спросил  Иевлев,  когда  Семисадов  ушел.  -
Рассказывай,  сколько мушкетов, да фузей, да холодного оружия принял, покуда
меня здесь не было? Вижу - немало, ежели не жалуешься.
     Полковник  ответил, что действительно немало, грех жаловаться. И оружие
доброе,   не  пожалела  Москва.  Сильвестр  Петрович  взял  перо  -  написал
реестрик, задумчиво спросил:
     - Ежели  народ  некоторый  собрать  - охотников, дать им оружие доброе,
посадить  по  Двине  в  тайных  местах,  там, где фарватер поближе к берегу,
наделают  ворам беды, а? Как считаешь? Ежели вдруг грех случится - прорвется
шведская эскадра?
     Семен   Борисович   насупился,   взял   реестрик,   прикинул   в   уме,
рассудительно произнес:
     - Дело  хорошее. Мужик тут - сокол, бесстрашен, ловок; глаз - дай боже.
Ну, и пороху по привычке, по охотничьей, жалеет, даром заряда не потратит.
     Иевлев  взял  еще  листок  бумаги,  пером  тоненько  набросал, где быть
охотничьим  засадам.  Полковник  посоветовал все это дело отдать Крыкову: он
сам  из  охотников,  его  народ  знает,  и  он людей знает. Пусть над ними и
командует.
     Из  Семиградной  избы  Сильвестр Петрович верхом рысцою поехал на Мхи к
Таисье,  чтобы  посмотреть  крестника,  которого давно не видел, и спросить,
нет  ли  какой  неотложной  нужды.  Таисья встретила его как всегда - ровно,
приветливо.  Ничего  вдовьего  не было во всем ее облике, ни единого жалкого
слова  не  сказала она, покуда просидел он в горнице. Все, по ее словам, шло
слава  богу, живут они с хлебом и со щами, дрова на зиму припасены. Афанасий
Петрович,  добрый  человек,  вырезал  новые  доски  -  делать  сарафанные  и
скатертные  набойки,  те  набойки хорошо продаются на торге, только поспевай
делать.  Работа  веселая, чистая, с такой работой жить не скучно. Захаживает
порою Семисадов, все уговаривает Таисью попытать счастья в морском деле.
     - Это в каком же? - удивился Иевлев.
     - А  наживщицей  ходить  в  море  али весельщицей, - улыбаясь, ответила
Таисья.  -  У  нас,  Сильвестр  Петрович,  многие  женки  в море хаживают. И
кормщики  есть.  Я моря-то не шибко боюсь. Иван Савватеевич не раз со мною в
давно прошедшие годы на промысла хаживал, - ничего, не ругался...
     - Вот  погодим  малость,  да  и  я пойду! - сказал Ванятка, жуя орехи в
меду, принесенные Сильвестром Петровичем.
     Он  сидел  здесь  же  на  лавке,  копался  обеими  руками  в  кульке  с
гостинцами.
     - Еще  что хотела я сказать, Сильвестр Петрович, - заговорила Таисья. -
Не  гоже  вам  семейство  ваше  на цитадели содержать. Мало ли грех какой, -
дочки  маленькие. Давеча Марью Никитишну я как уговаривала ко мне переехать,
- тихо у нас, садик есть, для чего в крепости-то...
     - Ну, а Никитишна моя что? - спросил Сильвестр Петрович.
     - Нет, говорит, не поеду.
     Иевлев улыбнулся: