Как зубов не сбережешь,
                                                Тут тогда и пропадешь, -
                                             Тут же вот и пропадешь, -
                                             Земли своей не найдешь!

                                                            Солдатская песня


                                              Я вижу умными очами:
                                              Колумб Российский между льдами
                                              Спешит и презирает рок.

                                                                   Ломоносов


                                              Товарищи его трудов,
                                              Побед и громкозвучной славы...

                                                                      Рылеев


ГЛАВА ПЕРВАЯ


1. ТАИНСТВЕННАЯ ЛОДЬЯ

     На  шанцах  при двинском устье поставили новую вышку, а чтобы с моря ее
не  было  видно  -  срубили  сосну  и  привязали ее могучий ствол канатами к
стропилам.  Караульную будку тоже скрыли в разлапистых елях, костер - варить
кашицу  -  приказано  было  жечь  в  яме, в полуверсте от караульщиков, дабы
ворам  с  моря не угадать, что берег следит за ними настороженно и неусыпно,
днем и ночью.
     В  помощь таможенникам стрелецкий голова Семен Борисович велел прислать
драгун  под  началом  поручика  Мехоношина.  На  вышке  четыре  раза в сутки
менялись  караульщики,  вдоль берега по топким болотцам, по желтому сыпучему
песку,  по  сгнившим,  сопрелым  водорослям день и ночь разъезжали драгуны с
полумушкетами, притороченными к седлам.
     Когда  на  устье падали туманы и морская даль становилась непроницаемой
для  глаза,  таможенные  солдаты  выходили караулить на карбасах. Сигнальщик
держал  на коленях заряженную сигнальную фузею, солдаты чутко вслушивались в
плеск волн, в тревожные, громкие крики чаек.
     Все  морские  караулы  находились  под началом капитана Крыкова. Он сам
часто  наезжал то на шанцы, то к драгунам, то в малые караулки, разбросанные
по  побережью,  а  ежели не мог отлучиться из города, то посылал вместо себя
Егоршу   Пустовойтова,   который   был  служакой  строгим,  взыскательным  и
справедливым...
     На  шанцах,  неподалеку  от караулки, срубили малую избу, плоскую крышу
покрыли  землей  с  мхом,  самое  строение  скрыли елками. Тут либо Афанасий
Петрович,  либо  Егор  допрашивали рыбаков, которые, несмотря на царев указ,
все-таки  хаживали в море ради пропитания. Здесь ослушникам делалось строгое
внушение,  чтобы  неповадно  было  поперек  указу в море ходить, но Афанасий
Петрович  накрепко  велел  никого не водить на съезжую к злому черту думному
дворянину  Ларионову,  к  дьякам  Гусеву и Молокоедову, объяснив свой приказ
так:
     - Сии  пытышных  дел мастера ныне в кровище по колено ходят. Воевода от
страха  вовсе  ума  лишился,  злодействует  невместно  имени  своему.  А под
батогами  да  на  дыбе  человек  на  себя чего только не наклепает. Не токмо
свейским  воинским человеком назовется, но и других бедолаг под орленый кнут
подведет.  Нет,  братики,  коли  надобно, я и здесь по-свойски расправлюсь с
нарушителями  царева  указа. А надобности в палаче не вижу: рыбаки, морского
дела  старатели  идут с рыбой, по имени я тут каждого знаю, а ежели не знаю,
посидит  у  нас  в  избе  на сухоядении, покуда не сведаю, кто таков, какого
родителя  сын,  добрый  ли  человек.  Чего  же его, трудника, в ларионовские
лапищи отдавать?
     Дьяки  донесли  о  своевольничании  капитана Крыкова думному дворянину.
Тот  за  такое  своемыслие  разгневался, велел Молокоедову скакать на шанцы,
пригрозить  капитану  Князевым  именем  настрого жестокими карами за укрытие
воров.
     Молокоедов   взобрался   на   солового   конька,   поехал   трусцой   в
сопровождении  десятка  стрельцов,  но  на  шанцах при виде крутого капитана
оробел  и  поклонился  ниже,  чем  следует.  Афанасий Петрович выслушал указ
воеводы  молча,  сказал,  что все то ему ведомо, что ворам он не потатчик, а
ежели  кого  и  отпускает,  то  тех,  кто хорошо ему известен. При разговоре
присутствовал  поручик Мехоношин, поколачивал прутиком по сапогу, позевывал.
Когда  дьяк  со своей свитой отбыл, Мехоношин поднялся с пенька, потянулся и
сказал:
     - Ты,  господин  капитан,  как  хочешь,  а  я воров, которых мои ребята
споймают,  сам  погоню  на съезжую. Сволочи всякой да смердам я не потатчик.
Дошутимся   так-то,  что  самому  князю  Алексею  Петровичу  поперек  дороги
встанем...
     Афанасий Петрович промолчал.
     В  этот  же день драгуны Мехоношина погнали в город на съезжую четверых
рыбаков.  Егорша  попытался  заступиться  за  морских  старателей, Мехоношин
огрызнулся.  Рыбацкий  старенький  карбас поскрипывал, покачиваясь у причала
шанцев,  драгуны  молча  выкидывали  на  берег рыбу, что наловили для своего
прокормления  рыбаки.  Поручик Мехоношин победителем уехал на деревню играть
с девками, "делать плезиры и амуры", как он любил выражаться.
     На  другой  день  с  утра караульщик на новой вышке увидел трехмачтовую
лодью  и  сразу  же ударил тревогу. Короткие, будоражащие звуки полетели над
тихим  морем, над шанцами. Солдаты-таможенники с мушкетами побежали по своим
местам.  На  вышку,  шагая  через  три ступени, поднялся Егорша, посмотрел в
трубу, выругался:
     - Когда вас, чертей пегих, выучишь окуляр протирать?
     Сам  протер  полою  мундира стекло и опять посмотрел; увидел, что лодья
сидит  низко  - значит, сильно нагружена; что постройки она нездешней, - так
на  Беломорье  суда не ладят; что груз лежит и на палубе и что люди на судне
одеты не по-рыбацки, больно кургузые на них одежки...
     Перекрестившись,  чтобы отогнать дурь из глаз, Егорша дал трубу капралу
-  начальнику  над  шанцами. Капрал глядел очень долго и подтвердил опасения
Егора: