- С   эскадрой.   Взяли  меня  помощником  адмиральского  буфетчика.  В
Стокгольме на подозрении я, оставаться более не мог...
     Слуга ловко сменил на столе скатерть, налил мед в кубки.
     - Что это за напиток? - спросил Якоб.
     - Не  знаешь?  -  улыбнулся  Измайлов. - Это мед. Доброе старое русское
питье. Хорош?
     - Хорош...
     Глаза у Измайлова смотрели лукаво:
     - Как  вернешься  в  Россию,  будь  осторожен с сим напитком. Многим он
развязывал  языки,  многие  с непривычки слишком резво болтали о том, что не
по душе в своем дому; оттого и худо приключилось...
     Внезапно спросил:
     - Что ж Щербатый рассказывал тебе о Руси?
     Якоб  взглянул  на  посла  своим  упрямым  взглядом,  помолчал,  словно
размышляя, потом ответил с разумной осторожностью:
     - Везде  по-своему  хорошо  и  по-своему худо, господин, но не было для
меня  хуже жизни, нежели тут. Рассуждаю так: рожден человек на свет недаром,
должно  ему нечто свершить. Чувствую в душе своей стремление к делу, а какое
же  дело  мое  тут?  Ужели  всего  и предначертано мне судьбою, что угождать
трактирщику да подавать в погребке пиво и водку загулявшим матросам?
     Измайлов  слушал  внимательно.  Слуга убрал блюда с едою, подал кожаную
сумку  с  табаком, вересковые и глиняные трубки. Посол, удобно откинувшись в
креслах, раскуривая трубку, сказал:
     - То  справедливо,  хоть  и несколько туманно. Теперь будем толковать о
деле,  филозофию оставим для часов досуга. Расскажи мне с подробностями, что
за  адмирал  у  вас,  каковы  офицеры,  много  ли солдат для пешего бою, для
абордажу,  для  пушек...  Надобно немедля обо всем отписать, пошлю завтра же
курьера в Либаву, оттуда к полякам, те доставят к нашим.
     Якоб говорил все, что знал. Слушая, Измайлов кивал головой:
     - Славно, славно! Остер у тебя глаз, умница, хорошо...
     За   закрытыми,   занавешенными   окнами   процокали   копыта  лошадей,
послышалось бряцание оружия, смех. Измайлов объяснил:
     - Стража  разъезжается  -  значит,  шведы  на  корабли ушли. Весь город
нынче  поднялся,  крепко  не  любят своих победителей, полвека с ними храбро
бились,  да,  вишь,  нынче  - конфузия. Когда будешь на Руси - скажи: многие
датчане  ныне говорили в открытую - завязнуть бы проклятым шведам в Московии
с их кораблями...
     - Что  же,  всего одна эскадра шведская викторию не определит! - сказал
Якоб.
     - Пустое!  Не  определит, но вдохновит наших к последующему, - понимать
надобно!   По   нынешний  день  шведа  мы  не  бивали.  Ежели  эскадру  близ
Архангельска  разгромят  -  будет шведам первая морская конфузия. И от кого?
От   россиян,  которых  почитают  они  лишь  пехотинцами,  да  разве  еще  и
конниками,  но  никак  не моряками. А россияне - мореплаватели природные, то
мне  и  многим  другим доподлинно известно. Архивариус здешний, почтеннейший
человек,  преизрядный  филозоф и близкий мне приятель, недавно снял для меня
копию  с  письма  Фредерика, писанного датским королем в марте 1576 года, то
есть  более  ста  лет  тому назад, некоему Людовику Мунку. Сей Мунк оповещал
короля  датского  о  том,  что  русский  кормщик  из Мальмуса знает дорогу в
Гренландию и на Грумант... А вот что король пишет Мунку...
     Измайлов  поднялся,  открыл  ключом замок в небольшой, орехового дерева
шкатулке,  достал  вчетверо  сложенный  лист,  прочитал по-датски, пропуская
лишнее:
     - "Людвигу   Мунку  об  одном  русском,  который  посещает  Гренландию.
Известно  нам  стало  из  твоего  сообщения,  что  прошлым  летом  несколько
тронгеймских  бюргеров вступили в Варде в сношения с одним русским кормщиком
Павлом, живущим в Мальмусе и..."
     Посол поднял палец, прочитал с особым выражением:
     - "...обыкновенно,   ежегодно   около  Варфоломеева  дня,  плавающим  в
Гренландию.  Кормщик  Павел  уведомил  их,  что  если за его труды ему дадут
некоторое  вознаграждение,  он,  пожалуй,  сообщит  им данные об сей земле и
проведет их суда..."
     Он сложил бумагу, спросил:
     - Понимаешь,  что  сие  означает?  Король датский в давнопрошедшие года
обращается  к своим бюргерам с тем, чтобы они под предводительством русского
кормщика  помогли  ему спасти своих людей, закованных льдинами в Гренландии.
Вот что сие означает.
     Измайлов запер бумагу в шкатулку, опять сел в кресло, сказал громко:
     - Российские  поморы  -  хозяева и в море и в океане. В то самое время,
как  многие  немецкие,  аглицкие  и  иные ученые со славою для себя печатают
преглупые  трактаты,  в  которых  изображают несуществующих вовсе в полярных
странах  полулюдей  с единым глазом, - поморы наши давно зимуют на Груманте,
на Медвежьем, на Колгуеве и на Вайчаге, на Мангазею ходят...
     Часы пробили два. Посол усмехнулся:
     - Ишь,  наговорил  я  тебе  сколь  много, - не с кем тут, от дум иногда
голова  пухнет.  Слушай  внимательно:  попадешь  живым  в  Архангельск - ищи
капитан-командора  Иевлева.  То  добрый  мне  приятель, много мы с ним стран
вместе  исколесили, всего было - и дурного и хорошего. Он тебя знает по моим
к  нему  письмам.  Завтра буду эскадру вашу провожать. Есть тут такое место,
что  виден  каждый  корабль, идущий через Зунд. Провожу и курьера отправлю к
Сильвестру  Петровичу  -  дескать,  эскадра  миновала  пролив,  готовьтесь к
достойной встрече...
     Якоб, улыбаясь, смотрел Измайлову прямо в глаза.
     - А  тебе  -  еще  спасибо! - сказал посол. - Яков... как по батюшке-то
величают?
     - Федором.
     - То-то,  Яков  Федорович.  И не обижайся, что Русь пушечным огнем тебя
встретит.  Пойми  сей  шум  как салют благородству твоему и храбрости. Давай
по-русски   попрощаемся.   Небось,   и   не   знаешь,   как   оно  делается,
обасурманился?
     Они  обнялись,  поцеловались  трижды.  В  серых  глазах  Якоба блестели
слезы. Измайлов сделал вид, что не видит их, сказал озабоченно:
     - Нехорошо  тебе после всех на корабль приходить... Вот что... ты у них
помощником  буфетчика.  Прояви, братец, догадку, снеси адмиральской бабе как
бы презент.
     Он наморщил лоб, думая, потом засмеялся:
     - Икры  битой  снесешь. Они, шведы, ее весьма почитают, а ты будто икру
отыскивал  для удовольствия своей госпожи. Все гладко и сойдет... А до порта
тебя  мой  Степка  проводит - его тут все знают, пойдете тихими улицами. Его
не пасись: не человек - могила!