как  для  нас,  для  поморов,  добрую парусную снасть ткать. После, для ради
прогулки,  забрел  на  берег речки Яузы. Гляжу - бегает там суденышко малое,
не  более нашей двинской посудинки, что женки молоко возят. Челнок! А народу
кругом  -  и-и-и!  Силища!  Чего, спрашиваю, у вас, православные, стряслось?
Тут  один  с  эдакой бородищей, в шубе, в шапке высоченной, мне ответствует:
"Царь-де  государь  Петр  Алексеевич  от  аглицкого  ученого  немца  морские
художества   перенимает   и   для   того  на  сем  корабле,  именуемом  бот,
упражняется!"
     Корелин захохотал, закашлялся, махнул рукой:
     - На  корабле!  Вон  оно  как!  Бот именуемом! Слышал, Тимофей? Хотел я
тому  боярину слово молвить, да раздумал, ему с коня-то да в горлатной шапке
виднее, где корабль и где аглицкий ученый немец...
     Они  еще  постояли  на берегу, провожая взглядами лодьи, кренящиеся под
парусами  на  свежем  ветру, помолчали, потом пошли к тележке, что поджидала
их у ворот обители...
     - А  какое  слово  ты, Иван Кононович, хотел боярину молвить? - спросил
Кочнев, когда тележка тронулась с места.
     - А  такое,  друг  мой  добрый,  -  не сразу ответил лодейный мастер, -
хитрое  слово: поклонись-де царю, боярин, дабы не от аглицкого ученого немца
морские  художества  перенимал,  а  к нам бы приехал - в Лодьму, али в Кемь,
али   в   Онегу,   али  к  Архангельскому  городу.  Недаром-де  говорится  -
Архангельский город всему морю ворот. Есть у нас чего посмотреть...


 
В АРХАНГЕЛЬСК

                                                Избавь меня от хищных рук
                                                И от чужих народов власти...

                                                                   Ломоносов


                                                Ступай и стань средь Океана!

                                                                    Державин


                                                  Сии птенцы гнезда Петрова.

                                                                      Пушкин


                                               Не от росы урожай, а от поту.

                                                                   Пословица


ГЛАВА ПЕРВАЯ


1. ПОТЕШНЫЕ

     Душным   июньским  утром  царский  поезд  под  густой  звон  колоколов,
благовестивших  к  ранней обедне, миновал Земляной город и не спеша двинулся
к  Троицкому  монастырю.  Москва  только  еще  просыпалась:  ночные  сторожа
убирали   рогатки,   что   перегораживали  улицы  от  лихих  людей;  уходили
невыспавшиеся  караульщики  с алебардами и бердышами; сапожник, еще не вовсе
проснувшийся,  зевая  и крестя рот, вывешивал сапог над убогой своей будкой;
портной  раскидывал  забористых  цветов  кафтан;  рыбник  здесь  же  на ходу
выхвалял  своих карасей да лещей, еще шевелящих жабрами в берестяном коробе.
Под  ровный  невеселый  бой бубна плясал среди торгующих облыселый медведь в
шляпе  с  пером. Из шалашей дебелые тетки тянули руки, предлагали свой товар
-  белила  да  румяна, да вареную сажу - подводить брови. Тут же бранились и
толкались  безместные  попишки  и  пропившиеся  дьяконы, предлагая сотворить
незадорого  литургию,  обедню  али  панихидку. Среди них совался туда и сюда
высокий  детина - искал пропавшие сапоги да шапку. В орешном ряду щелкали на
пробу  орехи,  в  медовом  отпивали  меда.  Брадобреи  у стены, в холодочке,
стучали  ножами,  зазывая  народишко  брить  головы, стричь волосы, выхваляя
скороговорками каждый свое искусство:
     - У  нас  бритовки  вострые,  молодчики  мы  московские,  мыльце у нас,
пожалуйте, грецкое, вода москворецкая, ножи вострые, ручки наши ловкие...
     - Ах, побреем, вот побреем...
     - Стрижем, бреем, вались народ от всех ворот...
     Бородатый  мужик  с  веником,  с  плутовскими окаянными глазами, ходил,
улещивал сладким голосом:
     - Помыть-попарить,  молодцом  поставить,  кто  смел,  да  ко скоромному
приспел, айдате со мною, не пожалеешь ужо...
     Царские  потешные,  Луков  да  Алексашка  Меншиков, перевесясь с седел,
спрашивали у мужика:
     - Дорого ли веселье твое, дядя?
     Мужик отмахивался:
     - И-и, соколики, полно вам пошучивать. Езжайте своей дорогой...
     - Да наша дорога к тебе в баньку...
     - С богом, с богом...
     Алексашка   Меншиков   вздыбил  коня,  уколол  шпорами,  догнал  прочих
потешных.  Шум  и  разноголосый  гам  торговых  рядов остался далеко позади;
царский  поезд,  скрипя  осями, вился из переулка в переулок; возницы лениво
подхлестывали   коней,   негромко  перебранивались,  перешучивались  друг  с
другом. Луков скакал сзади, кричал Меншикову:
     - Гей, пади, расшибу...
     В  голове  поезда  чинно  ехали  Чемоданов,  Якимка  Воронин, Сильвестр
Иевлев,  дразнили  царского  наставника  Франца  Федоровича Тиммермана. Тот,
неумело   сидя  в  высоком  сафьяновом  седле,  с  опаской  дергая  богатыми
поводьями  и  держа  сапоги  носками  внутрь - чтобы ненароком не пришпорить
мерина, - удивлялся:
     - Разве  я мог так думать? Я предполагал: забава есть забава. Когда его
величеству благоугодно стало развлечь себя плаванием по Яузе...
     - Пропал  ты  теперь, Франц Федорович! - сказал Яким Воронин. - Строить