"Христофор Колумб,- говорит сочинитель нового его жизнеописания,- был
человек прямодушный и набожный, но две мечты очаровывали его воображение:
блеск почестей и страсть к сокровищам. Проторговывая королю Фердинанду
новый свет, отысканный его мыслью, он забыл о пользе человечества,
населявшего тот свет, а для себя выговорил и наследственный сан адмирала
над океаном и королевское наместничество и десятую часть доходов с островов
и со всех отыскиваемых стран твердой земли".

Сочинитель прибавляет: "Своекорыстие Колумба все предусмотрело, кроме мечты
блеска земного и призрак обладания. Был он в цепях, и цепи нового света
легли с ним в гроб".

Чего искал и Наполеон в изобретаемой им политической вселенной? Обладания и
преобладания для себя и для своих. И... как быстро промелькнула его
вселенная!..

Кроме самоотречения, изъявленного сынами России в два двенадцатые года,
летописи вековые свидетельствуют, что человечество на Севере вдыхает в
крепкую грудь свою и упорный дух неуступчивости, противоборствующий
внешнему гонению. Вот указания исторические.

"Насилие римлян, потесня народы с полудня на Север, нагнало на колебавшееся
свое владычество бурные их потоки.

Спустя несколько веков, Карл, за внутреннее управление названный великим, в
строптивых порывах своих отталкивавший народы с полудня на Север, отдал
державу свою в жертву их набегов.

А если в наше время кто из властелинов европейских умыслит опустошать
области и перегонять народы к Северу, то они, примкнув к крайним рубежам
вселенной, стояли бы непоколебимо".

А что далее?-О том прочитайте в шестнадцатой главе сочинения Монтескье под
заглавием "Рассуждения о причинах величия и падения римлян".

Возлагая все на алтарь Отечества тысяча восемьсот двенадцатого года, сыны
России и на алтарь провидения возложили целые два столетия событий русского
бытописания. Громкие подвиги от 1612 до 1812 года как будто бы смолкли в
вековом пространстве. Вызвав из заветной старины имена Минина и Пожарского,
мы не выкликивали ни Задунайского, ни Рымникского, ни великолепного князя
Таврического. В наш двенадцатый год Россия, подав руку первому двенадцатому
году, и среди туч бурного нашествия, взглянув ясным оком на небо,
опоясалась мечом или на жизнь за Отечество или на смерть за него.

А между тем, когда берега счастливой Нары час от часу более расцветали
жизнью отечественной, печальная Москва и истомлявшееся нашествие час от
часу более умирали.

Бедная Москва! И бедное человечество! Чем оно питалось там? Блистательные
полки завоевателя уже и на стогнах московских начинали утолять голод пищей
народов кочевых.

Бедная Москва! И давно ли за роскошными столами твоими уроженцы всех стран
европейских пировали, ликовали и нередко первенствовали? Мы на то не
сердились. Русь гостеприимная в мирном поле и на пирах радушных не
считается чинами.

Бедная Москва! А теперь при сумраке вечернем, при отблесках унылой луны и
родные твои дети роются в грядах истощенных огородов, отыскивая
безжизненные остатки полуистлевших растений земных.

Бедная Москва! Куда из стен твоих гонят десятками тружеников бледных,
избитых горем, согбенных под тяжкой ношей? Куда их гонят и понукают
оружием? Их гонят в стан нашествия с кульками сокровищ огородных и, может
быть, последних! Не пеняйте на сынов стран изобильных; не пеняйте на
ратников нашествия. Бедная Москва! Не пеняй им! На стогнах твоих им сулили
и сокровища Индии и обладание всемирное и дали! Один твой дым пожарный!





                       НОЧЬ НАКАНУНЕ ПЕРВОГО ОКТЯБРЯ

А в дыме пожарном наступала ночь гробовая, предвестница могильного жребия
нашествия. Изредка мелькали в окнах огни, вился дым из развалин пожарных,
где в глубине рвов и погребов укрывались и обогревались страдальцы
московские у истлевавших костров. Огни сторожевые пылали на улицах. В домах
уцелевших не смели и не умели производить отопления обыкновенного. При
исполине нашего века, при созидателе и разрушителе царств земных, некому
было в Москве чистить трубы. Так быстро разрушается быт человеческий и так
трудно его устраивать!

Cреди глухого гула, бродящего по стогнам московским, завязалась сильная
перестрелка у Троицкой заставы по Ярославской дороге. В стенах Москвы в
различных местах раздаются выстрелы. По краям Москвы рассыпалось несколько
казаков с смелыми узниками плена московского и забежавшими в нее людьми
посмотреть, что делается в Москве?

У ворот Никитских, в доме, принадлежавшем тогда Позднякову, еще не
кончилось представление. В театре почти вся Европа в малом объеме. В доме
насупротив театра множество гвардейских французских офицеров. При звуках
нескольких фортепиан они танцуют экосез или вальсируют. И вот какой-то
счастливец вбегает с двумя или тремя бутылками отысканного где-то вина.
Загремело Vivat! Зачокались стаканами. Раздались слова песни военной:

"Attendant la gloire Prenons le plaisir: Sans lire au grinoire Du sombre
avenir!"

Тогда еще юношество французское на лету ловило радость, тогда еще не было