слова его?" Отвечаю: "Если б тысяча восемьсот двенадцатого года на
развалинах Москвы онемело слово человеческое, но остались и слух и зрение,
то и тогда бы и воздух и прах дымящийся и могильный вой бурь зимних, тогда
все события высказали б песнь погребальную, которую не вымышляю, а
предлагаю по слуху, по памяти и по скорбному соображению слов с действием.
Лесепс входит.

Наполеон. Eh bien! Ну!

Лесепс. Ничто не помогло.

Н. Ничто!

Л. Стучал по столу из мешков вашими наполеондорами, сулил все, а мужики
наотрез мне сказали: "Хоть головы снимешь с нас, мы не отыщем ни хлеба, ни
круп, ни мяса, ни овса, ни сена". И государь! Они протягивали головы свои.

Н. Чудный народ!

Л. "Куда же,-спросил я,-все это делось?" Мужики отвечали: "У нас, видишь,
батюшка! Такая земля, что если велит бог, так все спрячет и запрячет.
Затаила она все и от нас: и мы, помолясь господу богу, прогнали жен, детей
и стариков наших в леса, на волю божью".

Н. Русские мужики рассуждают!

Л. У них смысл простой, но удивительный. Однажды при мне, ваши воины,
государь, думали, что выманят у них что-нибудь кучей беленьких бумажек. Они
взглянули, покачали головами и, не дотрагиваясь до них, сказали: "Не
русские это бумажки, господа честные, а французские".

Н. Коленкур! Коленкур! Чего ты смотрел? Дурачился, давал детские балы!
Коленкур! Сам ты ребенок! Несмысленный! Не умел он взглянуть на крестьян.

Л. Русских трудно разгадать. Долго жил я в России, но никак не мог ожидать
того, что вижу теперь. Мы, иностранцы, особенно французы, были из первых
гостей в столицах. А теперь!..

Н. Русское дворянство разбежалось от татар, которых правительство призвало
на помощь и которые теперь все опустошают и все жгут...

Л. Государь, осмелюсь доложить, в русских полках есть и татары, и мордва, и
черемисы, и чуваши: это обыкновенный ход службы. Но, государь! Русское
правительство не могло призвать никакого целого племени татар.

Н. Как? Что?

Л. Клянусь богом!

Н. Не клянись, а в Париже об этом ни слова. Мои ветрогоны французы всему
поверят, что скажу им. Я подарил их именем "великого народа"... Итак, ты
думаешь, Лесепс, что все русские вооружились за Россию?

Л. Все. Я встретил тут родственника одного из почтеннейших петербургских
коммерческих домов. Разговариваю с ним и слышу, что один из членов этого
богатого и уважаемого дома, отправя семейство в Ярославль, закинул ружье за
плечо и полетел в армию Кутузова.

Н. Перед сражением Бородинским я говорил Раппу, что Кутузов в Браунау
просидел три недели, не выходя из комнаты. Он и теперь засидится...

Л. Не думаю, государь!

Н. Как!

Л. Я слышал еще в царствование Екатерины Второй самые лестные об нем отзывы
и Суворова и других тогдашних полководцев.

Н. Кутузов не Суворов.

Л. Не смею спорить. La querre est votre element. Война ваша стихия. Но
императрица Екатерина употребляла Кутузова в делах военных и политических.
1794 года он совершил знаменитое посольство в Константинополь, и сказывают,
что остроумием своим развеселил и султана и весь важный диван. А при том,
государь, снова отваживаюсь доложить: дух русский дивно воспылал.
Вообразите себе, государь, когда я с графом Лаперузом был в Камчатке, тогда
находился там комендантом полковник Козлов-Угринин. Ему теперь лет
девяносто, и, я слышал, что и он, как пылкий юноша, полетел в Московское
ополчение.

Н. Ужасно! Это тот самый русский, которому, по приказанию моему, отправлено
великолепное издание Лаперузова путешествия.

Л. Тот самый.

Н. Неблагодарный! Итак, Лесепс, ты думаешь, что нет никаких средств достать
продовольствия.

Л. Никаких, государь! При переходе через Неман вы изволили приказать
запастись продовольствием только на тринадцать дней...

Н. В Италии я в две недели одержал шесть побед и преобразил области...

Л. Государь! В Италии. Какое там небо! А слышите ли, какой ревет ветер под
небосклоном московским? Но и это только приступ к бурям зимним в России!..

Н. Коленкур! Коленкур!.. Неправда, не он звал меня в Россию. Наполеон звал
туда Наполеона и-я в Москве... Но, Лесепс, еще раз спрашиваю, уже ли нет
никаких средств!