противники светских и духовных правителей.

В эпоху Возрождения человекоубийство было повседневным занятием обитателей
Западной Европы, причем имело массовые масштабы. Объектом гонений здесь
оказывались не столько мыслители, поэты, философы, хотя и им доставалось -
сожжены были Мигель Сервет в Женеве и Джордано Бруно в Риме, сколько
простые, безобидные люди с воображением. Их объявляли колдунами и ведьмами
и безжалостно сжигали. И

Испании, а в Новой Англии. Это говорит о том, что причина казней лежала не
в догмах веры, а в поведенческом сдвиге, вызванном снижением уровня
пассионарного напряжения суперэтнической системы. Как только фазовый
переход совершился, казни колдунов стали представляться обывателям
анахронизмом. И так везде, где этнос проходил эту смену фаз.

Обличительный пафос обывателя обычно бесплоден, потому что он наталкивается
на упорядоченное судопроизводство, при котором критическое отношение к
доносам обязательно. Но инквизиторы Я. Шпренгер и Г. Инститорис сами были,
судя по их поступкам, обывателями, облеченными чрезвычайными полномочиями.
Они прекрасно знали, что обвинение знатной особы в колдовстве чревато
неприятностями для них самих. Поэтому они хватали, мучили и сжигали
беззащитных женщин, на которых доносили их соседи. Получался своего рода
геноцид: гибли люди честные, гнушавшиеся доносительством, и талантливые,
вызывавшие зависть, а размножались морально нечистоплотные тупицы,
породившие поколение европейского обывателя, характерное для XIX в. Это был
процесс статистический и потому неотвратимый.

РАСКОЛ ЭТНИЧЕСКОГО ПОЛЯ

В конце Тридцатилетней войны (1618-1648) пришла усталость. Однако она не
повлекла за собой объединения. За полтора века и протестанты, и католики
отработали разные стереотипы поведения, совместить которые можно было лишь
на основе терпимости. Последняя была провозглашена как принцип, но
проводилась крайне непоследовательно. Только в XVIII в. были забыты старые
счеты, и Европа опять обрела целостность, которая называлась не
"Христианский", а "Цивилизованный мир". Но и это равновесие было достигнуто
ценой снижения пассионарного напряжения суперэтноса, что прошло для самой
Европы относительно безболезненно: пассионариев и субпассионариев (прежде
всего бродяг-солдат) сплавили в заокеанские колонии.

Активную колониальную политику вели три католических и две протестантских
страны: Испания, Португалия и Франция, Англия и Голландия. Для ясности
условимся о терминах. Если из страны едут крестьяне, которые хотят своими
руками ведь вот что примечательно; еще в VIII-IX вв. учение о колдовстве и
порче в среде германцев считалось суеверием[35]. Поэтому в законах
лангобардских королей обвинение женщины в том, что она летала на помеле,
рассматривалось как клевета, за которую наказывали доносчика-сажали его в
тюрьму[36]. При Карле Великом за такой донос полагалась даже смертная
казнь[37]. В IX в. на Соборе в Анквире шабаш был объявлен иллюзией
доносчика[38], хотя некоторые епископы: Исидор Севильский, Рабан Мавр,
Гинкмар Реймский - принимали учение о ламиях[39].

Это гуманное законодательство не было унаследовано от цивилизованного Рима,
приближавшегося к фазе обскурации. Там колдунов либо высылали, либо
казнили[40]. Нет, это был здравый смысл пассионарных лиздей, строивших
жизнь для своих потомков. Было бы нелепо, если бы они не позаботились о
том, чтобы их внуки не стали жертвами оговоров и произвола.

Но почему в императорском Риме возникли гонения на колдунов? В
республиканском, еще полудиком Риме колдовством не интересовались, а вот
когда пришла волна роскошной цивилизации с завоеванного Востока, вместе с
ней появилась и ненависть к интеллекту. Еврейские законоучители I в.
предписывали истреблять колдунов (Талмуд)[41], в середине II в. Апулей
популяризовал психоз страха перед фессалийскими колдуньями. И гонения на
гадателей развернулись уже к концу II в. одновременно с гонениями на
христиан. В Риме эта эпоха совпадала с инерционной фазой этногенеза
накануне перехода к обскурации. Европа опередила Рим. Процессы против ведьм
начались в XV в[42], причем несчастных женщин никто не обвинял в ереси и
борьбе против церкви. Их сжигали зато, что они были не похожи на других.

Итак, в "темные годы" Средневековья беззащитные творческие люди, мечтатели
и естествоиспытатели могли жить спокойно, во время войн они, конечно,
страдали, но так же, как их сограждане. Но вот пришла эпоха гуманизма,
эпоха религиозных и философских исканий, эпоха великих открытий... И что
же? Наступил XVI век; Высокое Возрождение, Реформация и Вторая инквизиция,
боровшаяся не с катарами - врагами церкви, а с беззащитными фантазерами и
знатоками народной медицины. Тут католики и протестанты действовали единым
фронтом. Как ни странно, больше всего сожжений за равный промежуток времени
происходило не в работать на новой, захваченной ими земле, это -
колонизация. Если едут солдаты, чиновники и купцы, стремящиеся получать
доходы с подчиненной страны, это - колонизаторство.

Что хуже для местного населения - другой вопрос. Здесь-то и сказались
последствия того раскола единого поля европейского суперэтноса, который
проявился в религиозной войне протестантов с католиками. При колонизации
Америки было замечено, что испанцы и французы относительно легко вступали в
контакты с индейскими племенами, хотя и не со всеми, тогда как англосаксы
не умели наладить отношений, кроме чисто дипломатических (например, с
ирокезами в XVII в.), и организовали охоту за скальпами, выдавая премии за
убитого индейца. Попробуем предложить теоретическое решение.

Испанцы, французы и англичане-этносы, составляющие по сей день
суперэтническую романо-германскую целостность. Но внутри этой целостности
они весьма несхожи друг с другом по этнопсихолотческим доминантам.
Колонизация Америки совпала с Реформацией, т.е. полной перестройкой
поведенческой структуры в фазе надлома суперэтноса. Структура упростилась,
и освободившаяся при этом энергия хлынула за границу западноевропейского
геобиоценоза, внутри которого отдельные варианты культуры обособились друг
от друга. Не только протестанты, но и католики после Тридентского Собора
стали не похожи на своих предков, потому что Савонарола, Эней Сильвий