истребили бобров, ныне спасаемых только в заповедниках, а в Восточной
Африке охотники на слонов истребляли целые стада ради того, чтобы
вырученные за их клыки деньги проиграть на лондонской бирже. И в древности
было то же. В Китае был истреблен носорог, в Хотане обобраны наземные
месторождения нефрита. Но довольно примеров; посмотрим на дело с другой
стороны.

Какую бы свирепость ни проявляли пассионарные завоеватели, природу портили
они ограниченно. Брали они то, что лежало на поверхности, то, за что надо
было драться, но не нужно было трудиться. Поэтому после их победоносных
походов оставались восстановимые биоценозы и сильно потрепанные, но не
истребленные племена индейцев, негров, полинезийцев и папуасов. А ведь при
этом захватчики ежеминутно рисковали жизнью.

Итак, в ходе надлома уровень пассионарности этнических популяций в
значительной мере снижался искусственно, причем никому не приходило в
голову, что этими мероприятиями снижается мощь государства и степень
резистентности этноса.

Мы уже видели, что в ряде случаев это влекло за собой гибельные
последствия, но романо-германской целостности Западной Европы повезло.
Западная Европа - полуостров Евразийского континента. Море защищало ее с
трех сторон. Опасность была только на юго-востоке, где турки, сломив
Византию, повели в XVI-XVII вв. широкое наступление. Венгрия пала. На
очереди были Италия и Германия. И тогда собой пожертвовала героическая
Польша, самая отсталая [43] из стран Западной Европы и потому сохранившая
сравнительно большую дозу пассионарности. Гусары Яна Собесского спасли Вену
в 1683 г. Пролив свою кровь за Германию, поляки подготовили раздел своей
родины. Когда надлом в Германии кончился и наступила инерционная фаза с
национальной консолидацией, Европа снова стала неуязвимой и агрессивной, но
очень мало похожей на саму себя в предшествовавший период. Из "рыцарской"
она превратилась в "торгашескую", и об этом стоит сказать особо. А пока
вернемся к концепции К. Ясперса, вернее, к взглядам западноевропейских
философов истории. Все они, начиная с Августина, видели в истории
направление, цель и смысл. Все восточные мыслители усматривали в истории
взлет и распад, иными словами, считали процессы самоцелью, а смысл полагали
в личном совершенствовании, где история - только фон.

Различие, очевидно, не случайно. И, по нашему мнению, оно в том, что
западники говорили о прогрессе созданий рук человеческих - техносфере, к
которой следует причислить и философию, тоже продукт людской деятельности,
а восточные мудрецы - о живой природе, частью коей являются люди, а техника
- фоном. Переведем это на научный язык: на Западе изучали
социально-культурную историю, на Востоке - этническую историю, часто просто
генеалогию. И нельзя говорить, что одно важнее другого. И то, и другое
необходимо. Плохо только, когда методику социологии применяют к изучению
природных явлений. Хорошо, что не бывает наоборот.

На этом можно было бы кончить спор с Ясперсом и другими телеологическими
системами религии и прогресса. В этнических процессах участвуют два ведущих
фактора: потеря инерции первоначального толчка - старение, и насильственное
воздействие соседних этносов или других сил природы [44] - смещение.
Последнее всегда деформирует запрограммированный самой природой этногенез,
но только в моменты фазовых переходов смешение может быть катастрофичным.

XXXIV. Фаза инерции

'ЗОЛОТАЯ ОСЕНЬ" ЦИВИЛИЗАЦИИ

После пережитых потрясений люди хотят не успеха, а покоя. Они уже научились
понимать, что индивидуальности, желающие проявиться во всей оригинальности,
представляют для соседей наибольшую опасность. Однако избежать ее можно,
если сменить общественный императив. Достаточно лишь измыслить или
вообразить идеального носителя наилучшего стереотипа поведения, пусть даже
никогда не существовавшего, и потребовать от всех, чтобы они ему подражали.

В Древнем Мире на этой основе был создан культ царя как бога. Начало этому
мировосприятию положил еще Александр Македонский, которому египетские жрецы
объяснили, что он сын бога Амона, которого эллины отождествляли с Зевсом.
Александру это понравилось, но его полководцы категорически отказались
принять такую версию, как оскорбительную для родителей Александра: Филиппа
и Олимпиады.

Однако идея заглохла только на время. Она возродилась при преемниках
диадохов и особенно в Риме после Августа. Правители стали требовать для
себя тех почестей, которые полагалось воздавать богам. Это значило, что
образ правителя, даже не его индивидуальные качества, а те, которые связаны
с должностью, - обожествлялись. Тем самым они становились образцом для
подражания, обязательным для всех подданных.

Римляне великолепно понимали, что на престол всходили негодяи, убийцы,
лгуны, которые, как люди, заслуживали только удара кинжалом в живот, но
принцип "божественности цезаря" они ставили обязательным условием
благопристойности и лояльности к порядку. А память о кровавых веках надлома
была столь ужасна, что любая гарантия порядка казалась желанной. В Новое
время - XVII-XIX вв. - аналогичный принцип нашел воплощение в образе
"джентльмена", честного и воспитанного человека, которому полагалось
подражать по мере сил. Уклонение от подражания осуждалось даже не законом,
а общественным мнением. Этого давления было достаточно.

На Востоке часто предлагалось следовать примеру какого-либо почитаемого
героя древности. От этого дело не менялось. Короче говоря, преследовались
все проявления самобытности во имя посредственности, которая становилась
идеалом.

Однако процесс шея медленно. Для людей, не желавших отказаться от своей
оригинальности, оставались сферы искусства и науки, казавшиеся безобидными.
Поэтому те, кто в XVI в. хватался за шпагу, в XVIII в. сидел дома и писал
трактаты, ценные- если автор был талантлив, и бессмысленные -если он был
графоманом. А так как последних всегда больше, то создались огромные