Люди, приходившие в монастырь, начинали верить, что православная Русь может
жить, помогая сама себе, не опираясь на силы татар или литовцев. И это
крепнущее убеждение принципиально отличало русских от византийцев, у
которых без помощи турок или итальянцев ни одна партия не достигала успеха.
Растущая пассионарность русских людей оказалась направлена ортодоксальным
православием к единой цели строительства Святой Руси. В этих условиях
Москва смогла перехватить инициативу во внутренней и во внешней политике.

Вопрос о том, почему именно Москва оказалась в наиболее выигрышном
положении, ставился на протяжении, по крайней мере, полутораста лет. Многие
видели причину в географическом положении Москвы: она-де находилась в
центре Русской земли, на перекрестке дорог. Но ведь и Тверь была в
"центре", а Углич или Кострома находились в гораздо более выгодном
положении по отношению к торговым путям, однако столицами новой Руси -
России - эти города не стали.

С точки зрения пассионарной теории этногенеза, причина возвышения Москвы
состоит в том, что именно Московское княжество привлекло множество
пассионарных людей: татар, литовцев, русичей, половцев - всех, кто хотел
иметь и уверенность в завтрашнем дне, и общественное положение, сообразное
своим заслугам. Всех этих пришельцев Москва сумела использовать, применяясь
к их наклонностям, и объединить единой православной верой. При этом на
Москву большей частью шли люди энергичные и принципиальные. Так,
татары-золотоордынцы, бежавшие после переворота Узбека в Москву, составили
костяк русского конного войска, которое впоследствии и обеспечило победу на
Куликовом поле.

Совершившийся на московской земле этнический синтез в фазе пассионарного
подъема оказался решающим фактором. Пассионарный потенциал Москвы
"возобладал" над богатствами Новгорода, удалью Твери и династическими
претензиями Суздаля. Еще в первой половине XIV в. Иван Калита, опираясь на
поддержку вначале хана Узбека, а затем его сына Джанибека, взял на себя
функцию выплаты дани за всю Русь. Теперь Москва собирала дань как налог со
всех русских княжеств и выплачивала в Орду то, что называлось "выход". И
если, например, тверичи призывали против Москвы литовцев, то татарские
отряды, приходившие с Волги, защищали источник доходов хана. Москва стала
практически неуязвимой с запада, в то время как Смоленск был захвачен
Витовтом, Тверь ослабла, а Новгород погряз во внутренних конфликтах.
Падение пассионарности в древних русских центрах являло собой разительный
контраст по сравнению с ростом ее в Москве. Те же новгородцы, которые еще в
XII-XIII вв. считались настолько буйным народом, что князья отказывались к
ним ехать, ибо с ними нельзя было совладать, к XIV в. превратились в тихих
обитателей спокойного "мещанского" города.

В то время, когда Новгород терял свои позиции, московские князья усилились
и начали реально претендовать на новгородские владения: уже в XIV в. к
Москве был присоединен Великий Устюг, что резко усилило ее вражду с
Новгородом. Новгородцы традиционно стремились эксплуатировать огромную
территорию севера вплоть до Каменного пояса, то есть до Уральского хребта.
Устюжане тоже претендовали на роль колонизаторов севера и были для
новгородцев естественными конкурентами. Отряды новгородских ушкуйников,
пытавшиеся объясачить заволоцкую чудь - потерявший пассионарность
реликтовый этнос, обитавший в бассейне Северной Двины и Сухоны, - встречали
сопротивление не только самой заволоцкой чуди, но и устюжан. Всех без
исключения пойманных новгородцев устюжане убивали. Естественно, и
новгородцы совершали карательные экспедиции в Великий Устюг, также
истребляя пленных.

Как видим, война была фактически трехсторонней, а северные территории до
Белого и Баренцева морей и до Урала, которые на всех исторических картах
показываются новгородскими, являлись лишь зоной новгородского влияния, но
не более. И поэтому Новгород усиливал торговлю с Западной Европой. Хотя
сами новгородцы не ходили по Балтийскому морю, так как балтийский путь
целиком контролировался немцами, западноевропейские купцы приезжали в
Новгород и совершали там выгодные торговые сделки. Казалось бы, этого было
достаточно для того, чтобы этот древний город мог существовать
самостоятельно. Но на самом деле на пути к его полной независимости лежали
естественные преграды.

В XIV в. зона увлажнения Евразийского континента сместилась к северу. На
северо-западе Евразии часто шли дожди, а значит, постоянно имели место
неурожаи. В Новгороде при всем его богатстве хронически не хватало своего
хлеба. Поскольку везти зерно из Европы в то время было невозможно,
новгородцы получали хлеб "с низу". Следовательно, тот, кто владел областью
между Окой и Волгой, всегда мог, остановив караваны с хлебом, принудить
Новгород к капитуляции.

Владевшие волго-окским междуречьем сначала суздальские, а потом и
московские князья широко пользовались сложившейся ситуацией. Исключение
московские князья делали лишь тогда, когда Новгород заключал с ними союз
против Твери, ибо Тверь была объявлена Москвой княжеством с изменническими,
пролитовскими устремлениями. Отчасти так оно и было, но для нашей темы
существенно другое: сложившаяся на московской земле новая этническая
общность - московиты - уже при Иване Калите начала противопоставлять себя
населению других городов и княжеств, претендовать на роль третейского судьи
в общерусских спорах.

В тот же период москвичи столкнулись с претендовавшей на самостоятельность
Рязанью. Назвать рязанцев изменниками православию оказалось трудновато:
Рязань, лежавшая в степном пограничье, боролась против татарских набегов,
так что обвинить рязанских князей в предательстве было неудобно, но
москвичи и с этой задачей справились, выдумав, будто рязанский князь Олег
тоже имеет контакты с Литвой. Конечно, никакой дружбы с Литвой Олег не вел,
но цель была достигнута: Рязань оказалась в изоляции.

Такая политика, выражавшая стремление Москвы к лидерству и утверждению
православия, неуклонно продолжалась и после смерти Ивана Калиты (1340).
Заметим, что дети Ивана - Симеон Гордый и Иван Иванович Красный - особыми
талантами не обладали. Но при общем пассионарном подъеме этноса иметь на
престоле государя, не блиставшего яркой индивидуальностью, было скорее