Лесные пчелы роились вторично. Птицы замолкли в гнездах.
     На распаханных полянах россичи довольно погнули спины в прополке;  на
межах  и  сохнут  и  гниют  черно-рыжие  завалы  вырванных с  корнем  злых
сорняков. Хлеб, примятый работниками, встал, и не найти места, где ступали
хозяйские ноги.
     В  лесах отцвел ландыш,  на голом стебельке завязался плодик.  Только
своим благовонным ароматом радует ландыш, освежает и старое сердце, за что
прозван молодильником.  Ягод его не  берет ни человек,  ни зверь.  Сладкая
паземка-земляника на  месте  желтого  сердечка скромного цветка  нарастила
белеющие  пупырышки,  дал  завязь  опушечный вишенник,  обилье  предвещают
яблони,  груши.  Черемуха,  осыпавшись  снегом,  тоже  не  обидит  россича
ягодкой.  Кони  и  скот нагулялись,  будто и  не  бывало зимней голодовки.
Усталые женщины,  набив масла, наделав сыров, припускают телят на подмогу,
чтобы не присушить коровье вымя. Жить бы да жить - не будь рядом степи.
     Примером и  убеждением гнули  илвичей,  разжигал воевода Всеслав и  у
пришлых ребят молодой задор быть не худшим с  луком,  с  мечом,  в метании
копья,  на коне.  Резвы слободские кони;  не один илвич, сброшенный наземь
или  унесенный по  воле скакуна,  сам  брался за  скучное дело -  стоя жал
коленями тяжелый камень.
     Вязку  прутьев не  сломит и  силач,  по  одному -  справится ребенок.
Версту одолеть - тысячу пятьсот раз шагнуть. Простым воинским шагом за час
проходят пять верст, скорым - шесть, самым скорым - семь.
     Всеслав ставил своих слобожан и  новых илвичских в  три  тесных ряда.
Ходили, чтобы не отрывать от локтя локоть; ряд от ряда хранил расстояние в
два  копья.  Щитами прикрывались,  как  стеной.  Все вместе метали копья и
бросались  в  мечи.   Поворачивали  в  стороны  и  назад,  не  разрываясь.
Остановившись, закрывались кругом. Издали могло показаться, что не люди, а
один многоногий зверь топчет землю.  Вот он замедлил, остановился. Поворот
- и  влево пошел.  Быстрее,  быстрее катится.  Трава закрыла ноги,  стенка
щитов  будто  сама  надвигается.  И  думается,  никто  не  удержит  напора
разумного зверя из сказки о змеях-великанах,  о стоногих латных чудовищах,
которые водятся где-то на краю сухих песков, на берегах Океана.
     Россичи манили  илвичей искусством скакать не  в  седле,  а  стоя  на
скользком крупе  коня,  умением на  размашистом скаку зубами подхватить из
травы  холщовую зепь-сумку,  снять  рожном копья  подвешенное на  рогульку
колечко из ивового прутика, срубить, не сломав, воткнутую в землю ветку.
     Редкое сердце не  зажигалось завистливой ревностью,  когда пять стрел
выпускал Ратибор или другой слобожанин.  Все стрелы одна за  другой пучком
садились в  турью шкуру так  тесно,  что  пять расщепов можно было закрыть
одной ладонью.
     Ели по-летнему -  мясное варево с приправой из лука, молодых кореньев
и трав,  печеное мясо и рыбу,  дичину - вволю. Хватало всем сотового меда,
сыров, молока. Хлеба не было, как всегда, до новинки.
     Как-то   вечером  объявился  у   слободы  Павич,   князь-старшина  из
илвичского племени. Приехал с двумя провожатыми, как подобает.
     Старик сильный,  бодрый,  с усами длиннее,  чем у Всеслава,  Павич не
пожелал  подняться в  слободу  и  принять  братское  угощение от  росского
воеводы. Надменно и грубо Павич потребовал:
     - Парней верни мне тотчас же, - и назвал шесть имен.
     - Почему же так? Добром тех парней отпустили.
     - Отпустили, а теперь берем.
     Сердитый старик повернул коня -  не о  чем больше болтать языком -  и
крикнул на прощанье:
     - Держать будешь  -  худу  быть.  Сами  же  не  захотят уйти,  станут
изгоями. Не видать им своего рода, как мне - моей спины!
     Еще  что-то  кричал Павич с  ходу.  Всеслав мял толстый ремень пояса,
зубами бы изжевал!  Догнать глупого,  снять с  конька да повозить лицом по
земле, пока нос не сотрется до гладкого места.
     - Видишь,  вот оно как, так оно и есть, так и пойдет, - налил масла в
огонь Колот.  Князь-старшина с малыми перерывами гостил в слободе с весны.
В родах говорили, что Колот-ведун чует беду из степи.
     - Верно сказано,  -  ответил Всеслав побратиму,  - пчел не поморивши,
меду не есть.
     - Морильни-то нет еще,  нет,  нет,  -  сказал Колот, охватив друга за
плечи.  -  И дыма-то нечем развесть.  Гнуться придется.  А ты заметил, как
хитро Павич сказал:  "Коль сами не захотят уйти..." Сами и не захотят,  он
же  скажет -  ты  не пустил.  Силен обычай -  завет родительский:  не нами
поставленный -  не  нами и  отменится.  Не вернется хоть один илвичский из
шести - скажут: отняли человека из рода, россичи все одно что хазары.
     С  невидным оружьишком пришли дальние шестеро илвичей.  Погордились в
росской слободе настоящими луками, тяжелыми мечами, цветными колчанами. На
хороших конях  поездили.  Пешком пришли,  пешком и  ушли.  Ушли  парни под
начало старших,  опять пашни пахать,  землю рыть, огороды городить, в лесу
топорничать,  поле полоть, скот пасти, засеки поправлять, кожи мять, шкуры
выделывать,  овец  стричь,  сапоги шить -  всей работы в  роду за  день не
расскажешь и до века не переделаешь.
     Насмешками,  обидными кличками провожали уходящих новые  слобожане из
илвичей. Всеслав примечал - приросли уже новички. Недаром слобода слободою
зовется. Дома жизнь хоть проще, да серее.
     Через  два  дня  трое  отпущенных  илвичей  вернулись,  встали  перед
воеводой: вот мы, мол.
     - Что ж вы? Неслухи роду!
     Мнутся парни,  давят из  себя слова,  робея перед гневом воеводы.  Не
хотят они больше жить дома, им в слободе милее.
     - Ступайте, я людей из родов красть не стану.
     Идти им было уже некуда.  Они отказались от повиновения,  их выгнали,
куска на дорогу не дали.
     Слова  несказанного  будто  бы  и  нет.   Но  Всеслав  понимал,   что
совершилось небывалое.  Молодые другого племени для  слободы отказались от
своего рода,  по доброй воле стали изгоями, променяв плуг на меч. Никто им
невест  не  даст,  для  них  засека между  илвичами и  россичами сделалась
неодолимой, как Днепр пловцу в полую воду.
     Для справедливой защиты от Степи выдумал Всеслав общность слобод.  По
капризу жадный хозяин Павич отозвал парней.  И  -  зримо для  всех явилось
зерно неведомого, нового.
     Речная вода неслась через гребень брода, покрывая камни на полсажени.
Группа всадников переправилась ниже, в глубоком, но спокойном месте.
     У  дуба с  образом Сварога остановились,  прощались.  Никто не  может
знать, уходя в Степь, когда вернется.
     Всеслав и Колот провожали дальний дозор - семь слобожан, у каждого по