опять все исчезало.  Порой хазары,  точно заблудившись,  останавливались и
выжидали,  когда  сделается виднее.  Они  боялись  потерять путь,  боялись
внезапного нападения, боялись ловушки. День стал ночью.
     И  россичи глотали пыль,  и  россичи шли  днем во  мраке.  Зато ночью
находили в оврагах знакомые ручьи и озера, а коням хватало лесной травы.
     Обезумев  от  жажды,  собаки  бежали  из  хазарского стана.  Зачастую
вырывались и лошади.
     Малх,  сердечно  привязавшись  к  Ратибору,  рассказывал  молчаливому
товарищу о  Крассе,  полководце римлян.  То  было не так давно,  двадцать,
может быть,  и  тридцать поколений тому назад.  На  западе римляне владели
всеми землями и всеми водами до Мирового океана, который не имеет конца. А
на  востоке римляне граничили с  мидами -  ныне  там  персы.  Красс  повел
легионы на  мидов.  Он шел пустыней,  его окружила конница мидов.  Римляне
были пеши. Несколько дней миды били римлян стрелами. У римлян были хорошие
шлемы,  длинные щиты,  поножи.  Стрелы  редко  убивали их,  но  вскоре  не
оставалось почти ни одного,  кто не был бы ранен в руки,  в ноги.  Легионы
сделались  слабее  больных  детей.   Миды  перебили  всех  и  долго  потом
похвалялись головой Красса.
     Ратибор не отвечал,  и Малх замолкал неловко, стесненно, как человек,
неумно болтающий там, где пристойно только молчание.
     На  четвертый день  хазары дотянулись до  развалин жилищ  длиннопалых
людей, где на исходе весны ночевал Ратибор, слушая, как в степи див кликал
перед бедою.
     Огонь  случайно пощадил городище.  Всю  ночь  слышался визг  лошадей,
дравшихся  из-за  скудной  пищи.  Под  утро  много  сотен  хазарских коней
вырвались из лагеря. Степняки не пытались гнаться за беглыми.
     Когда обоз медленно двинулся,  Всеслав послал в  дело лучших стрелков
на лучших конях. Степняки попробовали отогнать славян. Хазарские стрелы не
доставали слобожан,  достав -  не били.  Их лошади,  обеспамятев от жажды,
обезумев от  завяленного мяса,  которым их кормили вместо травы,  неслись,
как в лихорадке,  и вдруг останавливались, не слушая плети. Опорожнив свой
колчан,  россич отъезжал за новым. Небо дождило стрелами, стрел не жалели,
берегли себя.  Когда оседала пыль,  замечали,  что на пути хазарских телег
оставались тела людей и лошадей,  лошадей и людей.  Как холмики у сурчиных
нор,  они обозначали скорбный путь степняков.  Вот один,  другой, и два, и
пять сразу - частые, как кочки на моховом болоте.
     Взмахи  крыльев хищных птиц,  падавших на  добычу,  поднимали облачка
пепла.
     В  тот день изнемогшие хазары не  дотянули до вечерней зари.  Кое-как
телеги составили круг.
     Россичи  приблизились,  высматривали,  щедро  тратили стрелы.  Ночью,
оцепив стан,  они ловили тех,  кто пытался в  одиночку добраться до лесов,
сочных, богатых водой.
     Утром от хазар бежали новые табуны лошадей. В этот день тележный стан
оставался в  неподвижности.  Приблизившись к нему,  россичи встретились со
степняками. Шагом шла хазарская конница - полумертвые люди на обессилевших
лошадях.
     Можно  было  набрать хазар  для  весеннего торга с  ромеями.  Претила
мысль:  а  не  даровал ли ты жизнь,  не кормишь ли того,  кто открыл ножом
горло твоей матери,  сыну,  отцу? Пусть и не самого убийцу, а его брата ты
будешь кормить,  его друга,  его соплеменника,  который пришел издалека по
ничейной земле с мыслью погубить славянина, которого и имени-то он никогда
не слыхал...
     Князь Всеслав не искал хана Сунику, чтобы потешиться праздным словом.
Хан сгинул безыменно, ушел в землю голый средь других голых тел, зарытых в
глубоких  могилах,  чтобы  зверь,  раскопав,  не  выпустил  к  свету  луны
мстительные души хазар.
     Свое обещание Всеслав выполнил с лихвой. Двум хазаринкам, может быть,
из числа жен успокоенного железом хана,  оставили жизнь.  Дали им лошадей,
оружие,  дали съестной припас,  проводили до  свежей травы и  отпустили на
волю хазарской судьбы.


        7

     Поют  колеса  хазарских телег.  Раскачиваясь,  запинаясь в  рытвинах,
кренясь,  подобно челнам на Днепре в свежий ветер,  движутся к Роси крытые
возы,  каждый  ростом в  избу.  Плохо  слушаются лошади чужого голоса,  не
понимают чужих слов.
     Трудись,  князь, трудись, воин! Смерть идет рядом с вами. Она - общий
удел. Души убитых мятутся над землей, как стаи вспугнутых птиц, как стада,
брошенные пастухами. Удел воина. Трудись же, спеши совершать свое дело.
     Мерзка уху  надоевшая жалоба колес.  Гарь  тяготит сердце,  томителен
запах тления.  А  погани сколько!  От  самой Припяти до Теплого моря среди
чернокрылых прошел слух о пышном столе.  Ворон-крук, серая ворона, сорока,
коршун - все здесь. Они ненасытны, как непогребенные души.
     Россичи шли  облавой,  теснили на  свою сторону,  к  Роси,  хазарских
коней,  собирали оружие,  одежду.  Птицы указывали.  Погляди только,  куда
летят,  где садятся. Засеялась степная дорога. Весной на удобренной пеплом
земле поднимутся травы сильнее,  чем были. И случайный охотник наступит на
желтую  кость,  под  его  стопой  хрустнет древко  стрелы с  наконечником,
источенным ржавчиной.
     Возы наполнялись добычей.  Скоро некуда будет класть,  а все свозят и
свозят воины, безразличные к ценности взятого. Князь велел все собрать, он
знает, он Вещий.
     Всадник,  не чувствуя,  забывается в  седле.  Лошадь останавливается,
человек утыкается лицом в  гриву.  Миг -  и он проснулся.  Поясница гибка,
ноги держат коня обручем,  это усталая душа задремала.  Вещий велел, чтобы
не  пропадали зря седла,  стрелы,  узда.  Велел брать все,  до  ремня,  до
рваного кафтана, до сломанной сабли.
     У  Роси  родовичи  приготовили  встречу  победившему  войску.   Столы
поставили из лестниц, из осадных хазарских щитов.
     Князь-старшины Могута и  Плавик постарались об  угощении,  они  могли
изготовиться к  встрече:  это  они отказались дать дружинников при вести о
нашествии.  Мужчины их  родов дома сидели,  готовясь отбиваться из-за тына
своей силой. Не дошли до них хазары, иначе погибли бы их грады, не устояли
бы перед хазарской силищей.
     Соседи -  Плавик и  Могута без жалости жали вольных пахарей-извергов,
считая их  как  изгоев,  зато  умно  вели  родовое хозяйство и  были среди
россичей самыми богатыми. То-то и навезли они к берегу Роси глубокие кадки