Всеслав отвечал:
     - В  твоих словах нет  правды.  Воля людей совершает дела.  Наш Перун
помогает нам,  когда мы сами себе помогаем.  Не волей твоего бога, а нашей
волей перебиты твои братья.  Вы напали на нас, вы разрушали наши грады, вы
сожгли образы наших богов.  Мы продаем ромеям хлеб,  меха.  Мы не продадим
никому нашу кровь и наших богов.  Ромеи поступают бесчестно.  Уходи! Может
быть,  я  позволю одному из  всех  вас  вернуться домой.  Чтобы он  сказал
другим:  "Не ходите на Рось,  на Роси живет хазарская смерть". Теперь иди,
хан, я не дам тебе мира.
     Малх  не  отрывался  от  лица  хана.  Толмач  переводил слова  князя.
Кустистые брови,  брошенные, как крылья, на широком лбу хана, не дрогнули.
Чуть  косые глаза в  мелких морщинках смотрели спокойно и  казались серыми
камнями.  Точеными,  как у статуи,  руками хан провел по щекам,  по острой
бороде, поднял глаза к небу, произнес:
     - Яхве,  о  Яхве!  -  и  что-то  сказал  толмачу  быстрым решительным
голосом.
     Толмач торжественно перевел:
     - Хан говорит: "Бог битв изменчив". Хан говорит: "Сегодня ты победил,
другой победит завтра".  Хан  говорит:  "Все  люди  смертны,  один  удел у
победителя  и  у  побежденного -  смерть".  Смерть  идет  рядом  с  тобой,
славянский хан.  Увы тебе! Ты играешь с Судьбой. Она отвернется от тебя, и
люди оставят тебя. Так Суника-Ермиа говорит тебе: пока воля бога дает тебе
дыхание, живи!
     Хазары поднялись,  пошли к  броду.  На  плетеном щите остался красный
мешок,   набитый   пухом,   на   котором  сидел   хан.   Степняки  уходили
медленно-медленно,  будто  желая  дать  славянам  время,  пока  еще  можно
перерешить,  передумать.  Хан  махнул рукой,  и  хазары послушно опередили
своего повелителя.  Он,  как сильнейший на поле битвы, отступал последним.
Никто не  оборачивался.  Казалось,  что  эти незащищенные взглядом спины и
затылки ждут удара. Может быть, им будет легче, когда удар наконец упадет.
     На  броде  мелкая вода  струилась между  камнями,  гладко обточенными
мягкой силой реки.  Хан  все больше отставал,  прямой,  гордый.  Остальные
хазары были уже на степном берегу, когда хан ступил в воду.
     Кто-то из россичей подумал вслух:
     - Однако ведь не обещались же, что более к нам не придут...


     Смутно и  неясно в уме Всеслава,  не изощренного в применении Власти,
зарождались особенные мысли. Нужна слава. Сила славы не выше ли силы меча?
За  славой идут.  Наследием славы живут.  Имеющий лишь  тень славы живет в
этой тени как сильный.
     Всеслав хотел решать один.  У  него не было утешенья,  которое давало
спокойствие хану Сунике.  Над князем россичей не  стояла Судьба,  заслоняя
извечным  предначертаньем  ответственность  перед  своей  совестью,  перед
людьми.  До сих пор Всеслав совершал задуманное сам. Не гордость - совесть
не позволяла ему переложить бремя на плечи других.
     Всеславу казалось,  что  много  времени прошло с  того,  в  сущности,
недальнего дня,  когда  он  послал Ратибора за  ложной вестью о  нашествии
степняков.  Воевода забыл свои сомненья.  Да, с той вестью, с выдумкой, он
хотел требовать от  соседей помощи.  Он  знал -  они откажут.  Он  задумал
напасть сначала на  каничей,  потом на  илвичей.  Он  мог  бы  смирить их,
набрать в  слободу сотни новых воинов...  Совершилось во сто крат большее,
чем задуманное.  Всеслав не знал тогда, какую силу составляют его россичи.
Уже  избиты две тысячи хазар.  Добыча,  взятая на  телах,  и  степные кони
несказанно обогащают росское племя.
     Хазары предложили выкуп.  Они отдали бы все.  Можно оставить по коню,
по  одному луку на  троих,  по  ножу на  двоих,  чтобы им только добраться
домой.
     Всеславу решать.  Разве он щадил себя?  Ныне его,  воеводу, сами люди
князем зовут.  Нет  россича,  равного ему с  оружием.  Кто лучше его знает
править боем,  знает,  что и  как совершать?  Он  по праву князь россичей.
Умирая,  Всеслав Старый нарек его  своим преемником не  по  любви,  не  по
родству, но заботясь о защите земли.
     Княжить-править  -   не  хитростью  властвовать,   не  уговорами,  не
разделеньем людей, не подкупом, не насильем.
     Княжить -  жить труднее,  чем живется другим.  Княжить - не о себе, о
других думать.
     Оттолкнул Всеслав  тени  отца,  жены,  просивших его  поберечь  кровь
россичей. Нет. Не будет мира хазарам! Слава нужна россичам, слава!
     Медленнее,  чем пешеход,  хазарский обоз тянулся по степной дороге на
юг.
     Легкий пепел,  истолченный копытами и колесами, поднялся серой тучей.
Сам цвет неба изменился.  В  скрипучем скрежете громадных колес неумолчная
жалоба. Твердое дерево втулок и осей кричало, прося пить.
     Росское войско висело над  хазарами.  Пеших больше не  было,  Всеслав
посадил всех на коня.  Россичи опережали хазар.  Князь опасался, чтобы они
не попробовали вырваться, бросив обоз.
     Сладкий ручей печально рассекал степную гарь.  Сухая пора убивала его
струи,  местами ток  воды  прерывался совсем.  Пользуясь медленностью хода
хазар,  россичи успели отравить скудный водоем конским навозом.  В  первый
день хазары ночевали в степи без воды,  без травы для лошадей.  Второй раз
хазары ночевали у Сладкого ручья, обманувшись в надежде найти воду.
     Вспоминая мужество благородного хана Суники, Всеслав понял, что он не
бросит обоз с усталыми,  ранеными,  слабыми,  с женщинами. На третий день,
дав хазарам сняться с привала, князь вывел им навстречу все войско. Теперь
Всеслав видел,  что  есть  еще  сила у  хазар.  Быстро выровнялись телеги,
образуя вал,  непроходимый для  конных.  В  порядке вышла на  горелое поле
хазарская  конница.  Степняки  не  решились  ударить  первыми,  и  Всеслав
понимал,  что Суника боится засад и хитростей. Всеслав медлил, томя хазар.
Так стояли долго, солнце ушло за полдень.
     Потеряв  много  времени,  хазары  решились двинуться дальше.  Всеслав
отходил, наблюдая, как степняки изменили строй телег.
     До  сих пор они шли тремя нитками,  теперь -  уступами,  чтобы быстро
оградиться от  внезапного нападения с  ходу.  Добрые воины хазары,  добрый
воевода хан Суника-Ермиа, воевода двухименный.
     Десятки сотен  запасных коней -  сила  степняков -  сейчас обременяли
хазар.  Но хазарину легче расстаться с  женой,  чем с  конем.  Перемолотый
пепел степного пожарища закрывал хазар густым пологом.  Когда ветер сносил
пыль  в  сторону,   появлялись  ряды  конницы,   которая  казалась  совсем
истощенной,  и телеги, подобные серым осенним холмам. И опять вилась пыль,