Анея накинула творило, поддернула ларь, поставила сверху тяжелый ящик
и,  ломая очаг,  скрепленный хрупкой глиной, бросала камни в открытый зев,
чтобы сделать ларь потяжелее.
     В  дверь гулко ударили,  Анея не  прекращала свое дело.  Еще ударили.
Дверь не поддавалась.  Снаружи,  наверное, бревно пустили тараном. Толстые
доски,  собранные деревянными гвоздями и клеем в единое тело, щепились, но
не падали.
     Еще и еще били.  Наконец дверь рассыпалась. Встав сбоку, у притолоки,
Анея успела уколоть мужниным мечом первого,  а  второй достал по ее голове
краем круглого щита.  Хазарская рука  приподняла Анею  за  косу.  Старуха.
Старухи не  имели  цены.  Подобрав с  пола  кривой нож,  подарок Индульфа,
хазарин умело отделил голову от тела.  По обычаю племени,  он подвесит эту
добычу к передней луке седла.  Голова нечестивого врага украсит воина, хан
даст награду.  Покрасовавшись,  хазарин закинет падаль.  В  законе старого
Хавра и нового Яхве сказано:  "Дома их сожги, кости их размечи. И похорони
их ослиным погребением".


     В подполе ночь.  Станет светло, если хазары отвалят творило. Ощупывая
осклизлые бревнышки,  из  которых был  сложен сруб  подпола,  Млава  нашла
нужное место. Вынув два коротких бревна, Млава тихонько позвала мужчину, и
он прополз в дыру.  С той стороны Млава наладила на место заслон. Низкий и
узкий лаз тянулся на сажень.
     - Помогай, помогай, - шепнула Млава соседу.
     Они толкали руками и ногами рыхлую землю,  на которой лежали, назад в
лаз.  Задевали один другого, царапали руки, срывали ногти, не замечая. Ход
нужно забить,  пока хазары не догадаются о тайнике. Земля мягко осыпалась,
непослушные комья  катились обратно.  Люди-кроты  нащупывали,  доверху  ли
засыпается  проход.   Опрокинувшись  на   спину,   они   старались  ногами
утрамбовать землю.
     Было парно и душно.  Густая темнота давила,  как жерновом. Неожиданно
заплакал детский голосок:  "К-ха,  к-ха,  аааа..."  -  Ратибор звал  мать.
Другой ребенок невнятно забулькал, и старушечий голос прошептал нараспев:

                        Гулюшки-гулю, баюшки-баю,
                        спи, усни, хазар придет,
                        твою голову сорвет,
                        т-шшш, т-шш, т-шш...

     Млава поползла на голос,  наткнулась на чье-то тело.  Старуха Арсинья
громко спросила:
     - Ты, живой, кто?
     Млава ответила шепотом:
     - Тише молви, матушка, тише.
     Арсинья возразила:
     - Коли ты ход прочно забила,  им не услышать.  Плохо заделала,  и без
голоса найдут нас.
     - Не знаю,  матушка, - уже громче сказала молодая женщина и добавила:
- Павно здесь тоже, живой.
     Павно был сыном Арсиньи, но старуха не откликнулась, будто ей сказали
о чужом.
     - А где Ратибор мой? - спросила Млава.
     - Руку дай...
     Пальцы Арсиньи были  холодны,  как  земля.  Млава  нашла губами лобик
сына,  влажный и теплый.  Ребенок опять заснул. Млава слышала, как темнота
дышала многими дыханиями.  Придерживая малого Ратибора, другой рукой Млава
нашла тельце еще одного ребенка,  другое,  третье,  еще и еще. Малые дети,
слабое семя погибшего рода,  спали, перепутавшись, как колосья. Душа Анеи,
наверное,  видела их.  Ведь это  Анея сварила для  малых сонный напиток из
маковых головок.  Таким отваром ведунья лечила от  иных болезней.  Человек
забывался,  исцеляясь во сне. Самым малым, грудным, дали выпить чуть-чуть.
Ратибор опять проснулся, нашел материнскую грудь.
     - Севинья где? - спросила темнота голосом Арсиньи.
     - Матушка,  не  знаю,  там она где-то осталась...  -  ответила Млава.
Вспомнился запах  горящих  волос  и  затылок Севиньи с  разрубленной шеей.
Севинья была снохой Арсиньи, женой Павно.
     - Полонили Севинью?  - настаивала старуха. Видно, и в этой семье было
больше близости между снохой и свекровью, чем между матерью и сыном.
     - Нет, не взяли Севинью, она спряталась, верно, - уклонилась Млава.
     Причмокнув, Ратибор отвалился. Тайник молчал, Арсинья и не вздохнула.
Переждав что-то, она позвала:
     - Млава, слышь?
     - Слышу.
     - Дончика возьми, покорми. Сюда. Руку дай. Эх ты, неловкая!..
     Грудной Дончик был  сыном Павно и  Севиньи.  Маленький сонно пососал,
причмокнул, отвалился от груди.
     - Павно целый? - только сейчас спросила мать про сына.
     - Будто бы целый он...
     - Заснул, стало быть, - заключила Арсинья.
     И  на Млаву навалилась удушающая сознание дрема.  С  ребенком у груди
она уходила далеко-далеко.  Не чужой Дончик,  он родной,  своей крови. Для
детей, для рода Анея отослала Млаву жить, а сама осталась хазарам.
     Гул,  тяжелый,  страшный,  заставил женщину очнуться.  С  бревенчатой
крыши тайника посыпалась земля.
     - Что это?
     - Дом упал,  другому нечему быть,  -  ответил голос Павно. - Град наш
они разоряют. Не любят они градов, - рассудительно объяснял Павно.
     - Ох-хо-хо,  -  вздохнула Арсинья,  -  завалится все, мы не выбьемся.
Некому будет и о косточках наших позаботиться, душам нашим послужить...


        3

     На  поле-поляне погибшего рода Беляя воевода Всеслав нашел потерянных
им  хазар.  Теперь  не  россичи -  хазары не  знали,  где  росское войско.
Разведчики-слобожане высмотрели степняков.  Пешие  и  конные одолели леса,
поляны и засеки. Они были дома. Дома помогают и стены.
     Никто не спросил воеводу,  успел ли он спасти град Беляя.  Что он сам
об этом знал,  оставалось в тайнах его души. В тех тайнах, в которые и сам
их владелец умеет не заглядывать.