Чтобы  видеть ночью,  нужно глядеть снизу вверх.  Слобожане припали к
земле,   наблюдая  хазарскую  сторону.  Место  знакомое,  каждый  несчетно
проезжал здесь верхом,  ходил пешим.  Отсюда Ратибор,  как многие до него,
проходя испытание воина, глядел из травы на образ Сварога, а Сварог глядел
на  него.  И  сейчас Сварог,  прозревая тьму,  так же  смотрит на  степную
дорогу,  видит хазар,  видит своих.  Так  же  глубоки его глаза под челом,
выпуклым, подобно щиту.
     Боги уходят со своими пародами,  новые боги приходят с новыми людьми.
Быть может, и Сварог обречен на забвенье смерти, как каменные боги забытых
длиннопалых людей. Победят хазары и срубят священное дерево росских. Образ
бога превратится в дрова под котлом со сладким мясом неезженой лошади...
     На теле Ратибора вспухли рубцы от ударов,  но ни одна хазарская сабля
не  просекла доспехов.  Где  им!  Обоерукий,  как  сам Всеслав,  Ратибор и
отбивал и разил двумя мечами.  Он помнил все, не поддавшись боевому хмелю:
он  по  приказам  Всеслава тоже  вел  строй,  сросшись с  конем,  которого
чувствовал, как другой чувствует собственные ноги.
     Чуть шелестела трава, чуткое ухо ловило невидимый ход зверя. Степь не
спала.  Под трупом лошади трудилась крыса;  впиваясь в свежую падаль,  она
скребла,  грызла,  теребила.  Жук-могильщик налаживал нору, червь пробивал
дорожку к поживе. Ночь полна звуков, ночь полна запахов.
     Нет  хазар.  Сзади слобожан,  как мертвые,  лежат обученные послушные
кони.
     Скучно ждать.  Нет,  не  скучно -  нужно  ведь.  От  напряжения глаза
устают,  что-то мелькает.  В ушах шумит, и кажется, что из дальнего лагеря
хазар доносится гул  голосов,  ржанье лошадей,  лай собак.  Чтобы рассеять
образы,  приходится быстро закрыть глаза и опять раскрыть.  Ведь это ночь,
это земля сама говорит,  вспоминая в сонной дремоте. Души убитых носятся в
воздухе,  земле есть что вспомнить.  А сама она шепчет: "Спи, спи..." Тело
устало, в темноте успокаивается сердце.
     Мать Анея учила сына: "Будь с людьми справедлив, блюди правду, будешь
людям всегда хорош,  и они к тебе будут хороши".  Нет справедливости. Люди
своего языка бросили россичей в  беде,  на одних россичей возложили защиту
границы меж лесом и степью.  Враг тот,  кто напал.  Как назвать того,  кто
своих оставил на волю врага?
     Ратибор  смотрит -  опять  движется степь.  Он  не  верит  обманчивой
темноте -  он  не  слышит запаха хазар.  Сегодня он навечно запомнил запах
степных людей...
     В  чудном  мгновении Ратибор спал  и  не  спал.  Внутри звучал голос,
лились слова певца:

                 И вещий сон в тени родных лесов,
                 и шепот наших трав в лугах и на полянах,
                 и шелест наших злаков в бороздах,
                 возделанных руками росских...

     Темное небо с темным солнцем боя. Обе руки расчищали дорогу, и каждая
знала,  когда  колоть,  когда  рубить.  Словами не  передать,  как  пахнет
хазарская кровь. А голоса внутри напоминали, утешая:

                       Но человек, он не исчезнет,
                       он умер - как закат,
                       он успокоен.

     Не  надо покоя,  покой -  для  мертвых.  Ратибор жил,  будет жить без
утешения,  сам,  волей разума и тела.  Он приподнялся, ощутив свежий запах
хазарина.
     Земля была железная,  когда рубились через хазарское войско. С копьем
пришлось разлучиться после первого удара.  Не нашлось оно и после. Хорошее
было копье.  Тот, первый хазарин, в которого ушло копье, вогнал Ратибору в
ноздри свой запах, от которого не избавиться.
     Мстиша, подтянувшись к Ратибору сзади, шепнул:
     - Слышу хазар.
     Ратибор,  стоя на коленях,  освободил аркан,  пробуя,  верно ли легли
петли. Тише вздоха он ответил:
     - Будем брать.
     Хазары  наплывали,  как  души  мертвых.  Явились над  степью  черными
призраками, сгустками мрака. Догадались, наверное, обуть коней кожей.
     Ночной воздух тек,  неся чужой запах,  как струи мути в  чистой воде.
Взять живого!..
     Ратибор скорчился на коленях,  выгнув спину горбом. Хазары здесь, над
ним.  Вскочив,  Ратибор метнул аркан,  бросил в сторону,  рванул.  Мстиша,
достав конного длинной саблей, кричал, созывая своих:
     - Рось! Рось!
     Испуганные кони  хазар прянули,  аркан натянулся,  и  Ратибор поволок
грузное тело. Взял!
     Свои уже скакали на схватку.  С гордостью Ратибор подумал: "Не спали,
в  седлах все,  паша сила!"  С болью,  с гневом закричали чужие голоса.  В
темноте всадники сшиблись,  и топот унесся в хазарскую сторону.  Кто-то из
слобожан высекал огонь, собираясь осветить сбитых наземь хазар.
     Ратибор рвал аркан к  себе,  чтобы не дать опомниться взятому в  плен
хазарину.  Ощупал.  Петля  захватила шею  и  руку.  Видно,  хазарин  сразу
обеспамятел.  Живой ли? Сердца не прощупаешь под жестким доспехом. Ратибор
нашел  запястье.  Жив...  Связав арканом хазарина,  Ратибор понес добычу к
коню. Конь ждал, лежа на земле, неподвижный, как дикий камень.


     Освобожденный от железных доспехов,  босой,  в прелой рубахе, черной,
как  земля,  хазарин  переминался около  костра.  Он  шевелил стянутыми за
спиной руками,  выгибал грудь,  пробовал землю бурыми пальцами ног,  будто
хотел взвиться,  улететь. Был он костист, плосконос, широкорот. На вопросы
не отвечал,  как глухой.  Черноглазый,  он лицом напоминал ерша,  а телом,
емким в плечах, узким в бедрах, был как клин.
     Кроме хазарского клича "харр",  никто из  россичей не  знал хазарских
слов. Ратибор вспомнил о многоязычном ромее. Старшины знали, где находился
каждый  человек из  росского войска,  и  Малха  быстро доставили к  костру
воеводы.  Малх попробовал ромейскую речь, потом готскую. Знал он немного и
наречие   степняков,    которых   ромеи   называли   по    старой   памяти
гуннами-хуннами.   На  вопрос:  "Как  тебя  звать,  имя  как?"  -  хазарин
встрепенулся, но не ответил, хоть и явно выдал себя.
     - Ты  его  спрашивай теперь,  сколько  их  всех,  сколько  они  нынче