мешок, в темноту, в ночь.
     Остыв,  солнце свалилось за Родопы.  В  сумраке раненые кричали,  как
всегда кричат на полях битвы, от боли и от отчаяния.


        4

     Поздно,  трудно  выкатившись над  берегом окровавленной Фракии,  луна
повисла  багровым плодом  за  черными  листьями тростников.  В  тростниках
побежденные ползли к Гебру,  чтобы утолить неистовую жажду,  чтобы сделать
попытку добраться до родопских лесов,  где -  дал бы бог переплыть реку! -
можно  спрятаться  от  скифов,   от  славян,  от  варваров  -  обладателей
невероятного искусства боя.
     Для берегов Теплых морей с древнейших лет Судьба была повелительницей
людей и богов.  Всеобъемлемость власти Судьбы определена была в отточенных
рассуждениях ученых  и  в  поговорках простого  люда.  Наиболее хитрые  из
правителей умно внушали людям, что не их, правителей, несовершенный ум, но
покровительство Рока дает земным владыкам успех, внушали не из скромности,
а  чтобы  укрепить свою  власть.  Сделавшись христианскими,  берега Теплых
морей не смогли расстаться с  Судьбой,  осталось и понятие,  и само слово,
как  выражение  непреодолимой воли  бога.  Казуисты-богословы  говорили  о
свободе  человеческой  воли,   пытаясь  в  словах  разрешить  невозможное:
совместное  существование воли  ничтожного человека  и  воли  всемогущего.
Темные, опасные размышления, попытка пройти над пропастью ересей по лезвию
ножа. Вера в Судьбу плотной завесой закрывала действительность.
     Полководец делал  свое,  зная,  что  успех решает Судьба.  После боя,
облекшись в зримые формы, воля Судьбы становилась понятной.
     Побежденный видел,  что его противник оказывался многочисленнее,  чем
казалось.  Или же к  победителю в последний час прибывали подкрепления,  а
надежды  побежденного  на   дополнительные  силы  оказывались  обманутыми.
Обнаруживались засады,  счастливо для противника сохранившие запасную силу
внезапного удара. После боя и солдату была видна воля Судьбы.
     Для недобитых и  спешенных тзурульских всадников сегодня Судьба явила
нечто  совсем новое.  Они  встретились с  летучим воинством самого Сатаны.
Поймать таких - ловить рыбу голой рукой.
     Эти варвары обладали особенным оружием.  Их стрелы протыкали панцири,
пробивали щиты.  Найдя  запястье под  наручнем,  стрела  пришивала руку  к
груди.
     Не  всем  раненым  удалось  вырвать  стрелу.  Торчали  куски  дерева,
сломанного в  горячке.  Наконечник засел глубоко,  будь проклято все и  да
смилуется Иисус, сын божий, который обрек на гибель христианское войско.
     - Пресвятая Дева Мария,  не  дай  погибнуть!  Кто надел однажды каску
солдата,  тот и умрет в ней. Солдат ничего не умеет, кроме своего ремесла,
смилуйся,  бог,  над убийцей,  насильником, грабителем, вором, я делал то,
что другие.
     - Будь  мне  свидетелем сам  Сатана,  если  бог  пронесет меня живым,
отныне я  буду сражаться против скифов только из-за стен крепости.  Ведь я
останусь солдатом,  ибо куда мне деваться?  Взять суму нищего,  чтобы меня
схватил префект или сделал рабом первый же  владелец,  изловивший на своей
земле бродягу?
     Солнце  мертвых  -  луна  осветила беглецам дорогу  к  спасению.  Они
пытались ловить лошадей, тоже привлеченных рекой. Кто-то, напав на своего,
как на врага, кинжалом сбрасывал с седла удачника. От страха дрались между
собой.
     Другие  искали  товарищей,  сжившись с  ними  в  казарме и  в  строю.
Находились смельчаки,  возвращавшиеся в поле. Они звали, оплакивали друга,
с кем умели делить чашу вина, кусок хлеба, женщину. Отчаянный призыв будил
тишину в  трех стадиях от костров скифов.  А  в двадцати стадиях в камышах
перешептывались трусы и плыли через Гебр, стараясь не плеснуть водой.
     Плакали покинутые раненые.  Не слышно было начальствующих. Все ли они
перебиты, или выжившие прячутся - солдатам не было дела.


     Скромником сидел Мал в кругу старших,  хоть и сам был старший,  вел в
дальний  поход  сотню  такую  же,  как  у  старого  слобожанина Крука.  Не
притворялся Мал.  Он  и  на  самом деле  был  молчальником,  каких россичи
уважали, считая праздное слово пороком.
     Сотник.  Подумать надо: сто воинов, сто мечей, сто копий. Сто луков -
сто трупов сразу лягут.
     Было время,  сам князь Всеслав в росской слободе владел одной сотней.
"Недавно,  думаешь?" -  спрашивал себя Мал.  Ан,  давно,  ибо годы считают
делами, а не опавшими листьями.
     Через ненужные,  обветшалые засеки, годные ныне одному зверю на норы,
повсюду горные дороги. Что они знали, былые люди! Дальше своего кона глаза
не глядели. Понаслышке - и то не видали широкого мира.
     Мал сказал свое слово: роздых дать назавтра, а там - дальше идти.
     Что еще говорить нужно!  Роздых - стрелы собрать, коней уходить, себя
осмотреть, тело вымыть в сладкой воде. Все в своей руке, все в своей воле.
Хорошо, пленных нет. Свободно. Малу не нужны пленники.
     Крепко запомнился Малу  разоренный хазарами погост и  поруганное тело
злобного нравом, но любимого пращура Велимудра. Старик зол был не душой, а
страхом перед  Степью.  "Нет,  теперь  мы  на  Роси  иначе  живем.  Сверху
Велимудру видать, как тряхнули империю, будто щенка!"
     Молодым слобожанином Мал самовольно ушел одвуконь на  юг  по  степной
дороге.  После двух лун  вернулся;  кроме сбереженных коней,  пригнал пару
чужих. На вьюках - добыча.
     Крепка власть старших.  Четыре луны  Мал  в  наказание полол траву на
погосте.  Молчал и будто бы усмехался - ему щеку посекли, и рубец подтянул
верхнюю губу  в  первом пуху.  Он,  переправившись через  Ингул,  шарил по
правому берегу Днепра.  В низовьях поймал трех всадников.  Какого племени?
Кто знает.
     Еще через четыре лета Мал исчез уже не один,  а  с  тремя товарищами.
Труднее стало выбираться с Поросья.  Прежде -  шагнул через Рось,  миновал
Турье урочище -  и стерегись только чужих. Теперь же пахали поляны на три,
на четыре дня южнее Роси, в верховьях Ингула и Ингульца садились жадные до
чернозема припятичи.  У  Орлиной горы стояли росские дозоры.  Не пройдешь.
Ужом проскользнули молодые слобожане:  не по нужде,  но чтобы похвастаться
ловкостью.
     Знакомыми путями  Мал  провел  товарищей ниже  Хортицы.  Через  Днепр
переправлялись  по-хазарски,   подвязав  козьи  мехи.   Пошли  на  восток,