Пусть они носят разные имена -  они одинаковы.  А  у тебя два разных бога.
Слушай  же!  Твой  Христос учил  милости и  любви,  общался с  людьми,  не
возносясь над  ними.  Второй бог,  которого вы  называете Отцом,  злобен и
капризен,  как  пресыщенный базилевс.  Твоему Христу нужно было  отбросить
старого бога. Он не смог. В этом его ошибка.
     - Кощунство, схизма! - воскликнул Асбад.
     - Бог да простит тебя,  - сказал пресвитер, издали благословив Малха.
- Живя с варварами,  ты, погружаясь в мирское, забыл главное. Земная жизнь
коротка.  Для  своей  пользы человек обязан думать лишь  о  спасении души.
Жизнь подобна сновидению. Смерть тела - вот истинное пробуждение.
     - Неправда!
     Малх,  пытаясь заглянуть в себя,  удивлялся собственному спокойствию.
Сейчас он нарочно повысил голос, чтобы раздражить собеседников.
     - Неправда,  ты лжешь,  жрец!  Душа человека пробуждается с рождением
тела.  Но рассудим о другом.  Вы оба хотите навечно попасть в рай. Мудрецы
говорили:  цена всего существующего познается по сравнению. Пока вы будете
петь  хвалы  небесному базилевсу,  другие  жарятся в  вечном  огне.  Смрад
паленого мяса претворится в аромат райских роз.  Что за цена раю, коль там
все люди!  Пока же,  на земле, вы запугиваете адом других, дабы превратить
их в данников.
     - Ты оскорбляешь пленников! - воскликнул Асбад.
     И  опять пресвитер остановил неразумного комеса.  Топерский святитель
хотел поселить колючку сомненья в душе Малха.
     - Да,  многие,  именуя себя христианами,  поступают хуже язычников, -
сказал пресвитер.  -  Но  не  принимай частное за целое.  Раскаяние даже в
последний миг спасет твою душу.
     - Мне не в чем каяться, - возразил Малх. - Я не лгу, не развратничаю,
не краду.  А вот этот комес,  как все полководцы империи, ложно увеличивал
число  своих  всадников,  чтобы попользоваться жалованьем мертвых.  Посмей
отрицать,   Асбад!   Совершая  переходы  по   империи,   ты  грабил  твоих
братьев-христиан и позволял солдатам совершать то же самое.  Ты терзал, ты
подвергал  мучительной  казни  твоих  рабов  за   малейшее  упущение,   по
подозрению. Ты покупал для разврата женщин. Ты разбрасывал детей, не думая
о последствиях блуда. Нужно ли еще уличать тебя?
     Асбад не ответил. Малх обратился к пресвитеру:
     - Нужно ли,  чтобы я  вывернул и  твою душу,  как старый мешок?  Так,
чтобы тебе захотелось отказаться от сана?
     - Как хочешь, как хочешь, - смиренно согласился тот. - Я заблуждаюсь,
как человек,  каюсь,  оплакивая грехи. Никто не свят. В стаде же ничего не
меняется,  грешен ли пастырь или нет,  -  защищал свой сан святитель.  - В
истинном  вероисповедании есть  крепость церкви.  Спасает  вера,  а  грехи
святителей не лишают их права отпускать грехи других христиан.
     Участник  многих  прений  о   догматах  церкви  пресвитер  продолжал,
убежденный в своей правоте:
     - Не  прав  ты  в  мыслях о  равенстве в  жизни земной.  Люди равны в
бессмертии душ,  равны в  праве на  спасение.  Ибо раб может быть принят в
обители  блаженных,  сановник же  -  отвергнут.  На  земле  бог,  в  своих
непонятных для человека целях,  дает одному богатство,  другому -  нищету.
Горе нарушающему порядок.  Мед земли есть худший из ядов. У меня нет зла к
тебе, бывший христианин. Теперь же отпусти меня.
     - Не торопись,  -  сказал Малх.  - Не за тобой последнее слово. Асбад
еще не ответил мне.
     Чувствуя опору в  пресвитере,  комес вспомнил рассуждения палатийских
богословов:
     - Душе нужно смирение,  а  не  воля.  Все  совершается по  воле бога.
Греша,  я каюсь. Истинная Церковь прощает меня, допускает к причастию. И я
обновляюсь. Человек подвержен соблазнам.
     Говорить с  ними  -  метать стрелы в  камень.  Малх сказал с  усталой
насмешкой:
     - Действительно,  этот комес мог бы надеть твою рясу, святитель. Я не
противник  милосердия:   да   будет  прощен  искренне  кающийся.   Но   не
способствует  ли   ваше   каждодневно-легкое  отпущение  любых  грехов  их
неустанному повторению?
     Пресвитер молчал. Малх продолжил:
     - У  нас не  прячутся за  спину богов.  Поэтому мы отличаем доброе от
злого. Мы побеждаем вас не одной нашей силой, но и вашей слабостью.
     - Меня вы победили стрелами, - возразил Асбад.
     - Не  оружие  придает  силу  воину,   а  воин  -   оружию,   -   Малх
воспользовался мыслью  какого-то  древнего  писателя,  имя  которого давно
забылось. - До победы над тобой мы взяли крепость Новеюстиниана.
     Асбад, зная о падении крепости, неосторожно возразил:
     - Комес Гераклед был ханжа,  никчемный полководец.  Он учился в Сирии
на безоружных еретиках.
     - И  ты  тоже ханжа,  -  согласился Малх.  -  А  два легиона префекта
Кирилла?
     По незнанию речи славян Асбад был узником в одиночном заключении. Как
бывает с  неудачниками,  для  своего поражения он  успел  найти достаточно
оправданий.   Услышав  о  поражении  и  Кирилла,  Асбад  схватил  за  руку
святителя:
     - Это правда?
     - Увы,  -  ответил пресвитер и вторично попросил Малха: - Позволь мне
покинуть тебя.
     Малх вглядывался в  пресвитера.  Что-то  вспоминалось.  А!  Ведь этот
ворон встречался ему. Но где, когда?
     - Подожди!  -  приказал Малх пресвитеру.  - Мне кажется... Будто бы я
видел тебя? Назови свое имя!
     Деметрий давно узнал Малха.  Уверяясь,  что бог отводит глаза беглому
еретику, пресвитер спорил с ним из чувства внутреннего долга.
     Лет  десять тому  назад  Деметрий,  оставив неблагодарную Карикинтию,
ожидал в  Византии места нового служения.  Ему довелось присутствовать при
кончине его  святейшества Мены.  Второй  в  церковной иерархии,  первый во
власти владыка Церкви уходил из  земной жизни  тропой последнего грешника.
Мена каялся:  невольно,  но он обманул Ипатия и Помпея.  Ложь есть смерть.
Солгавший епископ лишается дара  невидимой благодати и  обязан снять  сан.
Жалкий  Мена,  оставшись патриархом,  слабодушно пытался обмануть бога,  и
дверь  освобождения от  плоти  разверзлась перед  святотатцем пастью  ада.
Уверившись в вечности мучений за гробом,  Мена требовал магов,  продляющих
жизнь  напитком из  мандрагоры,  надеялся на  помощь  манихейских волхвов.
Чудовищно страшной была смерть поздней жертвы мятежа Ника.
     Вместе с двумя монахами,  славившимися, как и он, святостью, Деметрий