засады.  Изгиб дороги и  деревья,  подступившие вплотную к ней,  закрывали
топерскую конницу и вторую когорту.  Что-то происходит...  Нет,  они опять
двинулись.
     Со  всех  сторон раздалось воронье карканье.  Со  всех  сторон скифы,
гунны,   анты,  славяне  -  кто  же  по-настоящему  различал  варваров!  -
набросились на легионеров.
     Россич учился красться, не шевеля былку. Умел волком ползти, а волку,
чтобы  укрыться,  довольно травы  вполколена человека.  Россич  мог  будто
утонуть за камнем в земле,  как в воде,  и прятался в кустарнике, где заяц
едва найдет место.
     После  коротенькой схватки  легионеры были  сброшены  в  щель  и  там
добиты.  Несколько особенно прытких  солдат  успели,  выскочив на  дорогу,
бросить каски, оружие и забраться на гору, в лес.
     Мал и Крук,  которым здесь нечего было делать, повернули против своих
преследователей.  Добровольцы-конники,  спасаясь,  смяли легионеров второй
когорты в надежде прорваться к городу. Но дорога в тылу была перехвачена.
     Как и  впереди,  где неудачливый легат устроил засаду в пасти росской
западни, и здесь столкновение рассыпалось на состязания в силе и ловкости.
     Легионеры старого  Рима,  для  своего  времени владевшие несравненным
искусством боя  в  строю,  несли чрезмерные потери,  когда их  застигали в
движении или в неудобных для единства битвы местах, в лесах, в болотах.
     Византийский солдат был слабее римского и в строю. Пехота базилевса в
одиночной схватке была  беспомощна.  Но  не  победой телесной силы россича
совершилось  быстрое  уничтожение  гарнизона  Топера,   а   превосходством
воинского  умения  взять  врага,   как  чайка-буревестник  берет  рыбу  из
разбушевавшегося моря.
     Ни один конник, ни один легионер не вернулся в город. Россичи впервые
были зрителями публичной казни и  без сговора между собой сегодня не брали
пленных.


     Акинфий почувствовал, что недавние дни и часы, тревожные, мучительные
даже, были лучшими в жизни, невозвратно прекрасными. Только что, казалось,
когорты ушли  бить  варваров.  Акинфий едва  успел пообедать,  едва  успел
вернуться на стену.  К городу опять подступали варвары. У Акинфия осталось
десятка два легионеров личной охраны: вся армия Топера!..
     Префект опомнился.  Чтобы полакомиться устрицей,  нужно вытащить мясо
из  раковины.  С  трех  сторон  город  неприступен,  с  четвертой -  стена
поднялась на восемнадцать локтей, к которым сухой ров дополняет еще шесть.
Ворота недавно обновлены. Никому не разжать створки Топера.
     Пусть  родится чума,  пусть начнется голод,  скифам не  вторгнуться в
город!
     Рядом,  стадиях в  двух от рва,  варвары отесывали тонкие бревна и  с
удивительной быстротой -  префект видел каждое движение - врезали ступени.
Лестницы рождались на глазах осажденных. Вот готова одна, вторая...
     Они хотят забраться на стену крепости,  как кровельщик на крышу дома,
тупые варвары, пришедшие неизвестно откуда.
     Масло щедро кропило дрова и угли,  загорелись костры. Огонь раздували
кузнечными мехами. Смола плавилась.
     К грудам камней были приставлены сильные мужчины.  Свободные. Молодые
землевладельцы,  с мускулами,  развитыми упражнениями. Ремесленники. Рабам
здесь не место. Имеющий раба имеет врага.
     Стена широка, как дорога. Было так многолюдно, так шумно, что варвары
казались немыми, а их топоры - беззвучно вонзающимися в дерево.
     Варвары подняли готовые лестницы.  Приближаются. Горожане выкрикивали
оскорбления, соревнуясь, кто крепче обругает скифов.
     Священники благословляли защитников.  Святая  вода  дождем  слетала с
кропил, сделанных из лошадиных хвостов. Запах ладана заглушался чадом дров
под котлами.
     Помолимся,  помолимся!  Слава в  вышних богу!  Слава!  Слава!  Сейчас
варвары  скорчатся под  стеной,  опаленные кипящей  смолой,  с  выжженными
глазами, с переломленным хребтом. Осанна, осанна!
     Движение лестниц замедлилось.  Остановка.  Варвары испугались. Теперь
им  придется подумать.  От них до стены осталось шагов двести.  Теснота на
стене мешала тому, кто умел метнуть камень из пращи.
     Десять лестниц или  одиннадцать?  Акинфий никак  не  мог  сосчитать и
упрекнул себя:  "Ты  волнуешься,  как  женщина".  Когда  гарнизон вышел из
города, префект обещал дочери пленника-скифа.
     Выродки.  Тускло-коричневые доспехи,  темные,  грязные лица, усы, как
куньи хвосты. Дикие люди, не познавшие прелести красоты.
     Топер был  самым значительным и  самым богатым городом на  фракийском
побережье.  За  свое  назначение  префект  Акинфий  возблагодарил  империю
взносом в Священную Казну Палатия донатиума в тысячу статеров. И четыреста
статеров каждый год.
     Префекту нужны деньги сверх обычных налогов.
     Узнав о  вторжении славян,  префект через глашатаев и объявлениями на
листах ситовника известил подданных, дабы они не ждали хорошего.
     - Эти варвары,  -  объявили глашатаи,  - убивают христиан не обычными
способами,  как-то:  мечом, ножом или копьем, но мучительски, по-язычески.
Вкапывая в  землю заостренные колья,  варвары насаживают на них подданных,
как следует поступать лишь с  преступниками.  Или же,  растянув на  земле,
варвары убивают христиан палками, камнями, что приличествует делать только
с собаками, змеями или дикими зверями в наказание за причиненный ими ущерб
садам и полям...
     Все постоянные жители Топера и все получившие в нем временное убежище
обязывались немедленно внести особый налог для защиты города.
     Утомленные собственными злодействами,  варвары  запирают  христиан  в
домах  вместе со  скотом и  поджигают с  дьявольским умыслом,  чтобы  люди
сгорали, изувеченные копытами обезумевших от пожара животных.
     Известия  о   зверском  характере  скифов  встречались  с   доверием.
Привыкнув к  зрелищам еще более изощренных пыток и  мучительнейших казней,
подданные воспринимали такие же действия варваров как естественные и  сами
собой разумеющиеся.  Особый налог на оборону Топера внесли все и без спора
- строптивым обещали немедленное выселение за стены.
     Безоружные горожане сумеют отстоять Топер смолой,  камнями, дубинами,
кирками.


     Подданных душил угар  от  углей и  дым  от  дров,  разило смолой.  От
чрезмерного усердия неопытных рук в двух или трех котлах загорелось адское