бог до срока брал их к себе на небо.
     Были пусты селенья из  камня за  каменными же стенками.  Однако поля,
вползавшие на  откосы  предгорий,  желтели созревающим хлебом.  Сады  были
полны  обилием плодов.  Повсюду ограды  или  завалы  устроены из  колючего
тегенька - кустарника, который ромеи называют акулеатосом - держи-деревом.
     Россичи  научились  отличать  только  что  покинутое жилье  от  давно
заброшенного,   где  через  обвалившиеся  крыши  проросли  деревья,  стены
закрылись мхами.
     Из   Юстинианополя  навстречу  войскам   выезжал   патрикий   Кирилл,
неудачливый полководец.  Он прибыл как друг,  с дарами сладкой пищи, вина,
украшений.  От  имени базилевса-автократора,  повелителя империи,  префект
Фракии предложил Ратибору союз.  Будет  навечно забыта обида,  причиненная
славянами великой  империи.  Пусть  славяне  останутся во  Фракии.  Фракия
славится  плодородием  земли  и  радостями  жизни.   Славяне  получат  уже
возделанные земли,  дома, обзаведение. Им привезут красивых женщин. За все
славяне обяжутся службой в  войске.  Они,  как союзники,  будут воевать за
базилевса, и добыча, которую они возьмут, станет их собственностью.
     Старая имперская практика:  смягчить варваров,  осадить их  на землю,
задарить.  Сначала -  союзники, потом и подданные. Предшественники Кирилла
иной раз преуспевали в  подобных делах.  Знал о таком и Малх.  Поэтому он,
переводя ответ Ратибора,  своей волей перевернул язык  и  оставил патрикию
надежду: "Князь будет думать, князь здраво обсудит твое предложение".
     На  лугах,  на  брошенных полях в  избытке хватало корма для лошадей.
Всадники для себя ловили скотину,  забытую ромеями в  бегстве.  Здесь было
хуже,  чем в  степи,  где походя брали облавами туров,  тарпанов,  косуль.
Волки опережали россичей и резали беззащитных коров, быков, коз, овец.
     Ромейские яблоки,  груши,  сливы  были  крупнее росских.  Хлеба же  -
заметно тоще,  короче колосом,  мельче зерном. Поэтому ромейские купцы так
старались на торгу брать росский хлеб, думали россичи.


     Река Нестос защищала город Топер с  трех сторон.  Крутые берега,  еще
более поднятые крепостной стеной,  не давали подойти к  Топеру от реки.  С
севера город укрывала стена в  шесть человеческих ростов,  усиленная рвом.
Спешенные  сотни  Крука  и  Мала  осаждали  Топер,  втянувшийся  в  стены,
закрывший  ворота,  изготовившийся защищаться до  последней  капли  крови,
капли воды и куска хлеба.
     Мимо  Топера  пролегла  имперская  дорога,   соединявшая  Византию  с
Македонией,   Эпиром,   Элладой.   Государственная  почта,  гонцы  которой
пользовались подставами и  одолевали путь от столицы до Топера за три дня,
а от Юстинианополя - за один, давно известила префекта Акинфия о вторжении
варваров.  Более двадцати дней  тому  назад пришло сообщение о  разрушении
варварами крепости Новеюстинианы.
     В  течение  жизни  трех  или  четырех  поколений никакие  варвары  не
появлялись вблизи  Топера,  поэтому  здесь  никого  не  волновало  обычное
вторжение  во  Фракию.  Страх  за  себя  возник  после  разгрома  легиона,
обнажившего дорогу через Юстинианополь. Положились на тзурульскую конницу.
Погибла и она.  Надеялись,  что варвары пойдут к Византии. Почта перестала
работать,  Топер ничего не знал до появления первых беглецов:  варвары уже
приближались к устью Гебра.
     На  серой,  пыльной стене было  многолюдно.  Под  котлами,  большими,
глубокими,  но еще холодными,  были разложены костры.  Заготовили и камни.
Иногда вниз валились полено или обломок камня весом в  два десятка фунтов,
сброшенные в давке.
     Такая сила против кучки варваров.  А  может быть,  снизу грозят и  не
варвары, но обнаглевшие скамары?
     Топер  жаловался на  осаду  голосами тысяч  и  тысяч животных.  Ржали
лошади,  блеяли овцы.  Гневный рев быка не мог заглушить горестное мычание
коров.  Как сговорившись,  все сразу,  задыхаясь и спеша,  вопили ослы. Не
город - загон для скота.
     Не  только для скота,  загон и  для людей,  как каждый город империи,
подданные которой  привыкли  сбиваться за  стены.  Страх  перед  варварами
загнал в Топер тех,  кто не смог или побоялся уйти в горы.  В городе можно
было найти и фракийца с устья Гебра,  и македонца,  прибежавшего навстречу
варварам  из-за  Нестоса,  древней  границы  между  Македонией и  Фракией.
Беглецы  стояли  лагерем на  всех  улицах,  всех  площадях.  Домовладельцы
сдавали в  прибыльную аренду каждый локоть двора и  сада,  брали за  право
черпать воду из колодца, разводить огонь, пользоваться нечистыми местами -
латринами.
     Сколько подданных сейчас  в  Топере?  В  первый день  префект Акинфий
велел страже у  ворот считать прибывающих.  Легионеры сбились,  префект не
настаивал.
     Безоружность подданных делала их  легкой жертвой скамаров-людокрадов,
похищавших   сколько-нибудь   состоятельных   для   выкупа.    Уже   давно
города-крепости вобрали окружных землевладельцев. В селениях распоряжались
наемные управители, доходы падали: хозяина не заменишь.
     Спасая себя,  управители бежали в Топер.  Отвечая по договорам найма,
составленным нотариями,  своим  телом  и  его  свободой  за  доверенное их
распоряжению хозяйское  имущество,  управители  старались  спасти  запасы,
пригнали скот, рабов. В город вдавливались груженые телеги, шумные стада и
молчаливые толпы двуногих животных, без которых земельная собственность не
имела цены. Явились рабы империи - колоны со своими рабами, сбегались даже
сервы и приписные к земле: варвары не разбираются между подданными.
     Еще никто не видел вторгнувшихся скифов. Утверждали, что они обладают
исполинским ростом,  зубами  людоедов и  бесчисленны,  как  зимние  волки.
Ворота  закрылись.  Опоздавшие умоляли  впустить их.  Стража  пользовалась
случаем, приоткрывая створки за деньги.
     Наконец явились и  варвары.  Издали,  с  высоты  стен  и  башен,  они
казались обыкновенными людьми,  даже мельче.  Их  сосчитали.  Их оказалось
немного.  Не  мириады,  как  передавали раньше,  но  сотен  двенадцать или
меньше.  Пробыв под городом не более половины дня,  скифы ушли. Префект не
решился  сразу  открыть  ворота:   появились  пешие  варвары.  Остерегаясь
известного коварства славянских скифов, Акинфий решил выждать.
     Шел четвертый день осады.  Кучка пеших варваров на немом языке жестов
выражала осажденным свое презрение.
     Несколько городских куртизанок,  исправных налогоплательщиц, с общего
одобрения издевались над скифами, показывая им со стены части тела, обычно
скрываемые от глаз. Несомненно, оскорбление достигло цели, и дикие варвары
были жестоко унижены.
     Затем префект приказал водрузить на  стене виселицу.  За  неимением в