хваткой.  Россичи  спешили  взять  побольше,  чтобы  привезти домой  общую
добычу. На людей они почти не обращали внимания.
     Нравились  ткани,  бронзовая,  медная,  серебряная посуда.  В  городе
нашлось много железа.  Россичи сбрасывали с телег амфоры с вином и маслом,
тюки  сушеных фруктов,  красивые скамьи и  кровати,  чтобы найти место для
дорогого металла,  без  которого не  проживешь.  Купцы  на  Торжке-острове
клялись, что железо становится редким, как серебро, а в Топере его нашлось
на пять сотен телег.
     Из   городских  ворот   россичи  пользовались  главными,   северными.
Остальные Ратибор приказал забить снаружи, чтобы ромеи не выгоняли скотину
и не увозили свое имущество.
     Кто-то догадался бежать налегке, спускаясь со стен на веревках. Таким
не препятствовали,  таких и не замечали, так как не было сил и цели, чтобы
оцепить город.
     Обыскивая  дома,   подвалы,  подземелья,  россичи  во  многих  местах
наткнулись на эргастулы для содержания рабов.  Особенно обширные эргастулы
были обнаружены в толще городских стен.
     Не понимая, кого это ромеи держат взаперти под замками, под железными
засовами,  россичи выпускали затворников из  отравленных нор.  Справедливо
видя  в  них  не  ромеев,  иные  из  россичей,  забыв свое дело,  помогали
освобожденным сбивать цепи.
     Сейчас же  среди  истощенных,  опаршивевших,  смердящих рабов нашлись
военнопленные из  уголичей,  тиверцев и  других  племен славянского языка.
Озлобленные,  но и охмелевшие от счастья, они спешили добавить свою долю к
растущей в россичах недоброжелательности к ромеям.
     Загаженный,   обезумевший  Топер  внушал  отвращение.   Горы   добычи
подавляли воображение.  Все  казалось  нужным,  ни  от  чего  не  хотелось
отказаться. Ратибор приказал торопиться. Сотники подгоняли.
     Нужны  пастухи для  тысячных стад,  которые пойдут с  войском.  Нужны
тысячи  погонщиков  для   телег.   Россичи  выбирали  мужчин,   казавшихся
посильнее,  помоложе,  не успевая и не умея разобраться,  ромей ли это или
раб. Им повиновались - по общей привычке повиноваться силе.
     На имперской дороге вытягивался обоз.  И уже тронулась головная сотня
россичей,  уже поднялась пыль.  Мычали быки,  ржали лошади,  кричали люди.
Прогреми гром - никто не услышал бы раската телеги Перуна.
     Поход окончен.  Вернуться домой,  не растерявши добычи, казалось куда
более трудным, чем налегке бить ромеев.


     Сколько живого полона россичи выхватили из Топера? Четыре, пять тысяч
голов...  Их никто не считал.  Сколько бы их ни было, число уведенных было
невелико по сравнению с оставшимися.
     Топер  насчитывал в  обычное время  тридцать тысяч обитателей.  И  не
меньше тридцати тысяч беглецов из округа набилось за городские стены.
     Половина - рабы. Имущество, которое, прежде всего, спасли при вести о
появлении варваров, превращалось в страшную угрозу.
     Эти  люди,  считавшиеся говорящими  животными,  умели  отвиливать  от
работы  и  трудились только  из  страха перед  мучительным наказанием.  На
каждый  десяток приходилось содержать надсмотрщика,  а  более  рачительные
хозяева держали одного погонялу на пять рабов.
     Веками,  так  же  естественно,  как  реки  текут  в  море,  слагались
отношения между хозяином, рабом, работой.
     Под  раз  навсегда застывшей маской тупоумного безразличия раб портил
самые грубые и крепкие лопаты, мотыги, плуги, бороны.
     Во время прививки плодовых деревьев раб так подсекал кору,  что ветка
засыхала, при окапывании - подрубал корни.
     Рабочий скот калечили. Гадили на сухие фрукты, гноили овощи. Во время
посева  зерно  разбрасывали  неровно.   Особо  строптивый  раб   ухитрялся
перетирать семена в руках, чтобы испортить.
     Так было у всех,  к такому на берегах Теплых морей привыкли все. Раба
насиловали - раб вредил. Беспощадное давление сверху вниз, тягучее, немое,
слепое сопротивление снизу вверх определяли стоимость вещей и качество их.
Высокую стоимость.  Низкое качество.  Дальний днепровский хлеб, на котором
наживались купцы, обходился дешевле имперского.
     Большинство надсмотрщиков за десятками были рабами,  вознесенными над
своими.  Способность выбирать  самых  беспощадных считалась  более  ценным
даром сельского хозяина, чем уменье своевременно назначить день сева.
     Опасные по нраву и сильные телом рабы носили цепи всю жизнь.  Для них
было свое название: аллигаты - закованные.
     Аллигаты расковались,  эргастулы опустели,  а  в  Топере не  было  ни
власти, ни гарнизона.
     Оружия не было.  Но не только для убийства, даже для битвы достаточно
камня,  палки,  кулака и  пальцев,  которые хотят вцепиться в горло.  Рабы
обладали преимуществом грубой силы, а терять им было нечего.
     Испуганные рабовладельцы метнулись  к  воротам.  Россичи  погнали  их
прочь. Ромеи мешали телегам.
     И  лишь  когда  имущество жителей Топера  покинуло стены,  нескольким
сотням свободных подданных удалось прорваться через ворота.  За городом их
ожидало зрелище.
     Большой костер горел  прозрачным в  лучах солнца пламенем.  На  земле
лежал связанный человек.  Несколько конных варваров наблюдали,  а  главный
коластес-палач Топера обратился к соподданным с коротенькой речью:
     - Я  вынужден казнить  смертью  благородного комеса  Асбада,  бывшего
начальником  фракийской  конницы.  Я  действую  под  угрозой  убийства  от
варваров.  Будучи пленен ими,  комес пытался зарезать кого-то.  Что  было,
конечно, неразумно...
     Пустой, несущественной казалась жителям Топера быстрая казнь комеса в
сравнении с уже постигшим их бедствием,  в сравнении с тем, что их ожидало
от злой воли Судьбы.
     Имперские армии,  захватывая города,  умели  высасывать сочный  плод.
Рабы  меняли  хозяев.  Хозяева  тоже  попадали в  рабы.  Кого-то  убивали,
насиловали.  Во всем, однако же, сохранялся некий порядок. Появлялся новый
начальник города,  осуществлялась власть.  Славяне же, взяв попавшееся под
руку, бросили город на произвол рабов.
     И вот они ушли, анты, гунны, скифы, славяне или еще кто-то, посланные
в империю богом в наказание за грехи плохих христиан.
     Всадники,  телеги, телеги, телеги. Всадники, телеги... Телеги, стада.
Всадники.  И  еще телеги.  И  опять всадники.  Это Левиафан.  Это зверь из
Апокалипсиса, без начала, без конца, с телом неизмеримой длины. Он уходит,
поднимая пыль до неба.