одолеть Великий Лес.  Аллеманы,  маркоманы,  бемы,  котины,  лесные  гунны
перессорились между собой. Товарищам пришлось повернуть к границе империи.
     Они   превратились   в   беглецов.   Выдавая   себя   за   ветеранов,
возвращавшихся во  Фракию,  друзья  добрались до  Сирмиума.  Здесь  Голуб,
уверенный и  ловкий в словах,  купил в префектуре пропуск,  подтверждавший
выдумку.
     От Сирмиума до Сардики они шли с караваном купцов.  В Сардике караван
пристал к мандатору,  который вез в Византию налоги, собранные в Иллирике.
Двадцать  повозок  с  казной,  обшитые  кожей  и  опечатанные,  охранялись
манипулой пехоты и пятьюдесятью всадниками.
     Купцы  оплатили  покровительство начальника конвоя,  а  от  ветеранов
потребовали повторить обещание защищать их  в  случае  нападения скамаров.
Караван шел через Юстинианополь,  от которого недалеко до Одессоса-Варны -
порта,  знакомого Индульфу и Голубу по плаванию из Карикинтии.  В Одессосе
найдется  корабль  до  Карикинтии.  После  зимовки  товарищи  поднимутся с
купцами  до  Роси.  Дальнейший путь  среди  своего  языка  казался  совсем
простым.
     Вскоре  после  выхода  из  Сардики  были  получены известия о  набеге
задунайских славян. Мандатор решил не рисковать казной, легат - головой.
     В шестистах пятидесяти стадиях от Сардики караван спрятался в сильной
крепости Крумии,  которая прикрывала теснину Гебра  перед выходом рели  на
Фракийскую равнину.
     Вскоре из  Фракии полились беглецы,  как  вода из  пруда,  прорвавшая
плотину.  Комес принимал людей состоятельных, для других ворота закрылись:
нет  места,  нет  хлеба!  Пусть  ищущие спасения подданные идут  в  другие
крепости или в Сардику.
     Еще  день или  два  -  л  дорога опустела.  Прошел слух,  что славяне
осадили и взяли город Филиппополь.
     Крепостные  склады  продавали  продовольствие,   зерно  и   сено   по
учетверенным против Сардики делам.
     Все,  все,  до  мелких  подробностей,  схожих между  собой,  как  два
истертых обола,  напоминало италийскую войну, гиблое время, погибшие годы.
Сиденье в  крепостях или  в  акрополях городов,  стены  которых разрушены.
Неизвестность,   как   полное  отречение  от   мира.   Слухи  тревожные  и
противоречивые, источника которых не установят и семь мудрецов.
     Вскоре комес Крумии еще  увеличил цены на  продовольствие.  Это  тоже
было знакомо.
     В Италии ромейские начальники спешили наживаться на голоде тех,  кого
охраняли.  Была  изобретена  маска  дальновидной добродетели:  дороговизна
заставляет людей меньше есть, и крепость сможет продержаться дольше.
     - Мы  сумеем  открыть  Крумию  варварам,  -  обещал  товарищам Голуб.
Ильменец привык не только к  речи ромеев,  но и  к их выражению.  Впрочем,
варвар значило "неромей", и только.
     Варвары не  дошли  до  Крумии.  Прибыл первый гонец.  Филиппополь был
осажден,  но сумел откупиться. Варвары разбили много крепостей, разгромили
войска и,  собрав добычу,  отходят.  Вскоре стало  известно,  что  варвары
удалились за Планины.
     Комес объявил дорогу свободной. Ему можно было верить. Он терял доход
от торговли.
     Мандатор,  сопровождавший казну,  хотел еще помедлить из страха перед
шайками.   Товарищи  решили  не  дожидаться  конвоя  и   каравана  купцов,
рассчитывая на силу коней.
     Вскоре лошади пали.  Они  в  себе,  как видно,  унесли зародыши мора,
который начинался в крепости.  Обычная беда, возникающая от скученности. В
опустевшей стране нельзя было ни купить, ни отнять лошадей. Ветераны пошли
пешком.


     Сговорившись  между  собой,   опытные  бойцы  ограничились  обороной.
Солдаты-новички делали страшные лица -  так их учили,  -  громко ухали, но
выбрасывали копье на всю длину рук медленно,  неловко, без настоящей силы.
Легко отбивая удары, ветераны ловили случаи: незаметный, коротенький будто
бы взмах меча, и копье превращалось в обрубок.
     - Спокойно,  спокойно,  Алфен,  - приговаривал Голуб, чувствуя, как у
того разгорается сердце.  И сам Голуб едва уже удерживал желание раскроить
одну, другую из глупых голов, которые сами просились под удар.
     Неопытные солдаты оказались беспомощными перед старыми.  И  это  было
знакомо по италийской войне. Но трупы могли вызвать погоню. Неблагоразумно
оставить след крови.
     Выбив чей-то меч, Алфен гневно бросил его. Ударившись о камни дороги,
железо с визгом взвилось над головами солдат. Солдаты попятились.
     Старший не  посмел требовать продолжения схватки.  Он  испугался.  За
полтора десятка лет службы ему не  приходилось встречать таких бойцов.  Он
думал:  бродяги.  Ему показалось,  они смутились,  когда им было приказано
остановиться  Неудача.   Над  ним  будут  смеяться.  Ведь  они  показывали
ситовник, объясняя, что это пропуск сирмийской префектуры. Но кто же умеет
читать!
     На  спинах Индульфа,  Алфена и  Голуба висели тяжелые мешки,  которые
разожгли  жадность  старшего.  Товарищи  перешли  в  наступление.  Солдаты
разбежались, освобождая дорогу.
     Старший,  убежав  дальше всех,  крикнул:  "К  сбору!"  Издали солдаты
глазели на  бродяг,  которых не  удалось раздеть.  В  казармах они слышали
басни о бойцах,  способных в одиночку побеждать манипулы.  Оказывается, то
не были сказки. Старший позвал:
     - Эй, сенаторы     _______________
              и senator (с е н а т о р) совпадают: senatores.

     Длиннобородые,   темнолицые,   тяжелые,   пока  битва  не  делала  их
подвижными, трое товарищей давно не считали себя молодыми.
     Голуб помахал рукой в знак отрицания и ответил:
     - Куда нам! Мы тянемся к очагу, греть кости и парить мозоли. Прощай!
     - Прощай!  -  повторил легионер,  вкладывая в короткое слово все свое
презрение.  Подумать только, не одну тройную плату - эти ветераны могли бы
получить и  центурии!  -  Чтоб тебе пекло вместо очага и камень под голову
вместо подушки!  А  вечером садись на  дерево,  как ворона,  чтобы тебя не
согрела волчья пасть...
     Над  империей,   как  считали  сельские  жители,  паганосы,  тяготели
проклятия старых богов,  превращенных в  демонов,  но обретших новую силу.