топоры  замирают,  аббат  Лефевр  оставлен  полуповешенным:  все бросаются с
каланчи  вниз, чтобы узнать,  что  это за  барабанный бой.  Станислас Майяр,
герой Бастилии,  поведет нас на  Версаль? Слава  тебе, Майяр, благословен ты
будешь среди всех приставов! Идем же, идем!
     Захваченные пушки привязаны к захваченным повозкам; в качестве канонира
восседает мадемуазель Теруаньвзглядом и ясной  прекрасной  наружностью"; некоторые считают,  что ее можно
сравнить   с   Орлеанской  девой,  другим   она   напоминает   "образ  Афины
Паллады"9. Майяр (его барабан продолжает рокотать) оглушительными
криками провозглашен генералом.  Майяр ускоряет вялый  темп  марша.  Резко и
ритмично отбивая такт, Майяр  с трудом  ведет по набережным свой  рой менад.
Такой рой не  может идти в тишине! Лодочник  останавливается  на  реке,  все
ломовые извозчики  и кучера  бегут, в окна  выглядывают  мужчины  -  женщины
боятся,  что их  заставят идти. Зрелище  зрелищ:  скопище  вакханок  в  этот
окончательно формализованный век! Бронзовый Генрих взирает  на них со своего
Нового моста, монархический Лувр, Тюильри  Медичи видят день, которого никто
никогда не видел.
     Версаль  и ставшая  одним  из  популярных  агитаторов  на  импровизированных
уличных собраниях  Парижа (см.: Манфред  А.З. Великая французская революция.
М., 1983. С. 79).

     Вот Майяр со  своими  менадами выходит  на Елисейские Поля (скорее Поля
Тартара)Лефевр, который больше не  будет раздавать  порох, три мешка  денег, большая
часть которых - ведь санкюлоты, хотя и умирающие с голоду, не лишены чести -
будет возвращена10: вот  и весь  ущерб.  Великий Майяр! Маленькое
ядро порядка окружает  его  барабан,  но  поодаль бушует  океан, потому  что
всякое отребье, мужского и женского пола, стекается к нему со всех сторон; и
нет руководства, кроме его головы и двух барабанных палочек.
     О  Майяр, стояла ли когда-нибудь со времен  самой  первой  войны  перед
каким-либо генералом  задача, подобная той, которая стоит перед тобой в этот
день? Вальтер Голякимел пространство, чтобы маневрировать, и,  кроме того, его крестоносцы были
мужчины. Ты  же, отвергнутый небом и землей,  возглавляешь сегодня менад. Их
бессвязное исступление ты  должен  незамедлительно преобразовать  в  связные
речи, в действия толковые, а не исступленные.  Не дай Бог тебе просчитаться!
Прагматичное чиновничество  со  своим  сводом законов о  наказаниях  ожидает
тебя,  а за  твоей спиной  менады  уже подняли бурю.  И уж  раз  они  самому
сладкоголосому Орфею  отрубили голову и бросили  ее в воды Пенея, что же они
сделают  с  тобой,  обделенным  музыкальным  и  поэтическим  слухом  и  лишь
научившимся бить  в обтянутый  овечьей кожей  барабан.  Но Майяр не  ошибся.
Поразительный  Майяр!  Если  бы  слава не  была  случайностью,  а  история -
извлечением из слухов, как знаменит был бы ты!
     пребывают души умерших мудрецов и героев.
     
     На Елисейских Полях происходят остановка и колебания, но для Майяра нет
возврата. Он  уговаривает менад, требующих оружия из Арсенала,  что там  нет
никакого   оружия,  что  самое   лучшее  -  безоружное   шествие  и  петиция
Национальному  собранию;  он  быстро  выбирает  или  утверждает  генеральш и
капитанш  над отрядами  в  десять и  пятьдесят  женщин и, установив  подобие
порядка, под  бой около  "восьми  барабанов" (свой барабан  он  оставил),  с
бастильскими волонтерами в арьергарде снова выступает в путь.
     Шайо, где поспешно выносят буханки хлеба, не подвергается разорению, не
тронуты  и  севрские  фарфоровые  заводы.  Древние  аркады  Севрского  моста
отзываются эхом под  ногами менад, Сена с извечным рокотом катит свои волны,
а  Париж посылает  вдогонку звоны набата и барабанную  дробь, неразличимые в
криках  толпы и  всплесках  дождя.  В  Медон,  в  Сен-Клу,  во  все  стороны
расходятся  вести  о  происходящем,  и  вечером  будет  о  чем  поговорить у
камелька.  Наплыв женщин все  еще продолжается, потому что речь идет  о деле
всех  дочерей  Евы,  всех  нынешних  и  будущих  матерей. Нет ни одной дамы,
которой, пусть в истерике,  не пришлось бы выйти из кареты и идти в шелковых
туфельках  по грязной дороге11. Так  в  эту  мерзкую  октябрьскую
погоду,  как  стая  бескрылых  журавлей,  движутся  они  своим  путем  через
ошеломленную  страну.  Они  останавливают любых  путешественников,  особенно
проезжих и  курьеров из Парижа. Депутат Ле  Шапелье в элегантном одеянии  из
элегантного экипажа изумленно рассматривает их сквозь очки - он интересуется
жизнью, но поспешно удостоверяет, что он депутат-патриот Ле Шапелье и, более
того, бывший  председатель Ле Шапелье, который  председательствовал  в  ночь
сошествия Святого Духа, и член Бретонского клуба с момента его  образования.
На это  "раздается  громкий крик:  "Да здравствует Ле Шапелье!", и несколько
вооруженных  лиц  вскакивают  на передок  и  на запятки  его экипажа,  чтобы
сопровождать его"12.
     Тем не менее весть, посланная депешей Лафайетом или  распространившаяся
в  слабом  шуме слухов, проникла  в Версаль окольными путями. В Национальном
собрании,   когда   все  заняты  обсуждением  текущих   дел,  сожалениями  о
предстоящих  антинациональных пиршествах  в  зале  Оперы,  о  колебаниях Его
Величества,  не  подписывающего  Права  Человека,   а  ставящего  условия  и
прибегающего к уловкам, Мирабо подходит к председателю,  которым в этот день
оказывается многоопытный Мунье, и произносит вполголоса: "Мунье,  Париж идет
на  нас" (Mounier, Paris marche sur  nous). - "Я ничего  не  знаю!" (Je n'en
sais  rien!) - "Можете верить этому или не верить, это меня не касается,  но
Париж,  говорю  вам, идет  на  нас.  Скажитесь немедленно больным, идите  во
дворец и предупредите их. Нельзя терять ни минуты". -  "Париж идет на нас? -
отвечает Мунье желчным тоном.  -  Что ж,  тем  лучше!  Тем скорее  мы станем
республикой", Мирабо  покидает  его,  как  всякий  покинул  бы многоопытного
председателя,  кинувшегося  в  неведомые  воды  с  зажмуренными  глазами,  и
повестка дня обсуждается как прежде.
     Да,  Париж идет на  нас,  притом  не одни  женщины Парижа!  Едва  Майяр
скрылся из глаз, как послания месье  де  Гувьона во  все  округа  и всеобщий
набатный звон и барабанный бой  начали давать результат. На Гревскую площадь
быстро  прибывают  вооруженные  национальные гвардейцы из  всех  округов,  в
первую очередь гренадеры из Центрального округа, это наши старые французские
гвардейцы.   Там   уже   "огромное   стечение   народа",   толпятся   жители
Сент-Антуанского предместья,  прошеные  и  непрошеные,  с пиками  и  ржавыми
ружьями.   Гренадеров   из   Центрального   округа   приветствуют   криками.
"Приветствия нам не нужны, - мрачно отвечают они. - Нация была оскорблена, к
оружию!  Идем вместе за приказами!" Ага,  вот откуда дует ветер!  Патриоты и