Оба женились на богатых вдовах, и время их смерти неизвестно.

Из четверых остался лишь один - мавр Эстебанико. Именно ему судьба
уготовила еще раз необычное приключение, а вместе с ним краткий триумф и
трагическую смерть. Мавру предстояло стать первым, кто действительно увидел
"семь городов Сиболы".

Вице-король в Мехико дон Антонио де Мендоса задумал организовать очередную
экспедицию. Вероятно, ее должен был возглавить Коронадо. Но после сообщений
де Ваки Мендоса решил предварительно провести тщательное исследование
местности, прежде чем снарядить дорогостоящую экспедицию. Для этого он
избрал высокопоставленного францисканского монаха отца Мар-коса из Ниссы,
который до этого вместе с Писарро участвовал в покорении страны инков. Во
время похода он собственными глазами видел, на что способна испанская
солдатня. Он присутствовал при убийстве правителя инков Атауальпы и, не
испытывая при этом ни малейших сомнений, благословлял убийц крестом.

Выбор священника вместо военного объяснялся тремя особыми причинами,
которые были четко названы первым серьезным исследователем этой эпохи
Адольфом Банделье:

- во-первых, монах обходился вице-королю гораздо дешевле, чем любой
военный;

- во-вторых, в отличие от военных, склонных к мародерству и преувеличению,
священник больше привержен истине.

И наконец, крест монаха особенно в тех областях, куда еще не ступала нога
испанского солдата, зачастую производил большее впечатление и убеждал
гораздо сильнее, чем меч!

А разве мог Маркое выбрать для экспедиции лучшего, более опытного
проводника, чем мавр Эстебанико, который отлично знал негостеприимную
страну, был одинаково хорошо знаком с ее населением, и с воинственными и с
миролюбивыми индейскими племенами, и как никто владел языком жестов. Здесь
уместно сделать несколько замечаний по поводу этого знаменитого языка
жестов, который так превозносили и которому отводили такую значительную
роль авторы позднейших романов из жизни индейцев. Разумеется, мы знаем
очень мало об уровне развития, которого он достиг во времена испанцев, и
ровным счетом ничего о том, каков был этот уровень на протяжении многих
предшествовавших завоеванию столетий. Но мы знаем ту исключительную роль,
которую предстояло позже сыграть этому языку в качестве универсального
средства общения, сделавшего возможным все более широкое распространение
торговых связей между теперь уже ездившими верхом индейцами. Так, согласно
сообщению крупного специалиста-психолога Вильгельма Вундта, индейцы могли
передать жестами следующую сложную фразу: "Белые солдаты, которыми
командовал офицер в высоком чине, но с ничтожным умом, взяли в плен
индейцев мескалеро" 10.

Возможно, что мавр был рабом Дорантеса. Однако во время одиссеи, которую
пришлось пережить четверке, значение имели лишь человеческие качества.
Участники путешествия не только относились к нему, как к равному. Более
того, в нем видели друга. Теперь же внезапно па долю мавра выпала еще более
значительная роль. Он встал во главе отряда, который во многом полностью
зависел от него. И ото, несомненно, вскружило Эсте-банико голову. Его
природная склонность к внешней театральности превзошла всякую меру. Желая
выделиться своим внешним видом, мавр украшал себя яркими лентами и шарфами,
втыкал в волосы пестрые перья. Ему особенно нравилось увешивать себя
различными металлическими пластинками и бубенчиками, производившими при
малейшем движении невообразимый шум. В таком виде он сновал взад и вперед
перед небольшой экспедицией. Не приходится сомневаться, что среди членов
некоторых племен с его появлением вновь оживала слава мавра как одного из
величайших врачевателей, за несколько лет до этого творивших в тех местах
чудеса. На членов других племен никогда не виданный ими черный человек в
его фантастическом одеянии производил соответствующее впечатление. Было бы
в высшей степени интересным знать, что все-таки думали индейцы? Достоверно
известно лишь одно обстоятельство, сыгравшее роковую роль в последние дни
экспедиции. Мавр производил потрясающее впечатление на женскую половину
местного населения, представительницы которой добровольно следовали за ним.
Спустя короткое время после начала экспедиции он располагал буквально целым
гаремом. В то время как представители некоторых племен взирали на это с
полным безразличием, другие заявляли о своих правах. С самого начала это
приводило к определенным недоразумениям. Естественно, что брат Маркос,
девизом которого в числе других была защита нравственности, с большим
неодобрением относился к такому легкомыслию своего "проводника".

Но им редко приходилось бывать вместе. Эстебанико возглавлял авангард. Он
первым сообщал индейцам счастливую весть о прибытии великого белого
человека, посланного к ним могущественным белым королем и всемогущим белым
богом с бесконечной благодатью и любовью, которые не снились туземцам,
объявлял о необходимости беспрекословного повиновения посланцу бога и
короля. Мавр позванивал своими бубенчиками, раздавал подарки и добивался
успеха. Повсюду индейцы помогали ему сооружать на пути экспедиции хижины
для привала, заполненные всевозможной снедью, в которых неторопливо
следовавший за авангардом священник мог быть с почетом принят.

Об этом походе 1539 г., как и о самом отце Маркосе, история долго не могла
вынести четкого мнения. Несомненно, соблюдая приказ вице-короля, он пришел
в страну не как завоеватель, не с мечом в руках, а как исследователь, но с
крестом, который не в меньшей мере, чем меч, жаждал завоеваний.

Однако его сообщение о путешествии, так называемое "Дес-кубримьенто"
("Открытие") полно противоречий, особенно по главному вопросу. Больше, чем
кто-либо другой, это обстоятельство подчеркивал летописец позднейшего
похода, предпринятого Коронадо дон Педро де Кастаньеда. Он утверждал, что
брат Маркое был лживым трусом, который в действительности никогда не
приближался к Сиболе ближе, чем на 162 мили. Характерно, что такой
серьезный ученый, как Банделье, который в прошлом столетии провел,
несомненно, самое глубокое из всех исследование источников, полностью
встает па сторону Маркоса: