пожеланием  французского императора.  Шарнгорст, формально  уже удалившийся
тогда от дел, но все еще оказывавший на них известное влияние, содействовал
назначению генерала Йорка на должность помощника командира вспомогательного
корпуса. Он убедил короля,  что генерал Граверт как человек старый и к тому
же слабохарактерный легко может оказаться чрезмерно уступчивым по отношению
к  французам,  что  тут  нужен  человек решительный  и  обладающий  сильным
характером, а  потому никто не окажется более  пригодным на этом месте, чем
генерал  Йорк.  Итак,  он  был  назначен  в  корпусе  Граверта  в  качестве
генерал-лейтенанта, а в сущности  был приставлен к нему в роли надзирателя.

Через полтора  месяца Граверт  так расхворался и ослаб  духом, что вынужден
был передать командование генералу  Йорку. В скором времени между генералом
Йорком  и маршалом  Макдональдом установились натянутые  отношения. Правда,
кампания  Макдональда  в  Кудляндии  не могла  вызвать  особо  восторженных
похвал. Он совершенно праздно стоял на Двине с седьмой дивизией, а пруссаки
в это  время находились перед Ригой в не  очень приятном положении, так как
им большей частью приходилось  одним вести все бои, происходившие в течение
шести   месяцев   на  этом   фронте.   Генерал  Йорк   являлся  далеко   не
снисходительным критиком,  так как озлобленность  была преобладающей чертой
его   характера.  В   результате  он   был  крайне  недоволен   как  общими
мероприятиями  маршала, так  и распоряжениями,  непосредственно касавшимися
прусского   корпуса,  и,   с   другой  стороны,   может  быть,   самолюбиво
преувеличивал  достижения прусских  войск  под Ригой.  Холодная, замкнутая,
недоверчивая  манера  Йорка  себя  держать, а  также  разговоры  окружающих
открыли  глаза  маршалу.  Между  ними постепенно  создались  недоразумения.
Продовольствие  войск,  прежде лежавшее  на  прусском  интенданте, а  затем
перешедшее  к  французскому  и  значительно  ухудшившееся  с  момента  этой
перемены,  послужило  первым  поводом  к  вскрытию  раньше  сдерживавшегося
недовольства. Йорк жаловался на недостаток фуража, а Макдонольд уверял, что
у пруссаков лошади падают  от того, что их перекармливают. В переписке дело
скоро дошло до взаимных  обвинений, (причем маршал открыто упрекал генерала
в недостатке  доброй воли  и усердия к  делу. Эта размолвка,  происшедшая в
конце ноября, привела обе  стороны к жалобам в Вильно; Йорк писал прусскому
послу генералу Круземарку, а  маршал - герцогу Бассано. Генерал Йорк послал
одного  из  своих  адъютантов  также  и  в  Берлин  для  доклада  королю  о
создавшемся положении.  Посланный не успел еще  вернуться из Берлина, когда
произошло   первое   свидание   генерала   Йорка   с   генералом   Дибичем.

Хотя  при  назначении  в  прусский корпус  генерал  Йорк  и получил  особую
инструкцию,  однако, безусловно,  исключается  возможность включения  в эту
инструкцию чего-либо, что могло  бы оправдать тот шаг, который генерал Йорк
намеревался сделать.

Генерал Эссен с целью узнать намерения генерала Йорка еще в сентябре месяце
настойчиво  приглашал  его  для  переговоров  на  линии  передовых  постов.
Последний согласился  на это предложение. Однако,  личность генерала Йорка,
по-видимому, настолько импонировала генералу  Эссену, что у него не хватило
мужества  объясниться  начистоту,  и  в конце  концов  они  ни  до чего  не
договорились. Маркиз Паулуччи был более способен на смелую речь; впрочем, и
обстановка, сложившаяся на театре войны в начале декабря, давала ему больше
оснований.  5  декабря он  формально  предложил генералу  Йорку перейти  на
сторону  русских.  Тот,  правда,   отклонил  это  предложение,  но  выразил
готовность  служить посредником,  если  император хочет  сделать какие-либо
предложения королю  через маркиза Паулуччи. Эти  предложения, высказанные в
общих выражениях, и были сделаны таким косвенным путем. Генерал Йорк послал
с ними своего адъютанта майора фон-Зейдлица в Берлин.

Мы должны были упомянуть о всех этих обстоятельствах, чтобы пролить свет на
шаг, сделанный генералом Йорком.  Он был человек слишком рассудительный для
того, чтобы  руководиться в этом деле  своей враждой к маршалу Макдональду.
Это  являлось  бы  применением  с  его  стороны  чудовищного  средства  для
достижения ничтожной цели; оно  привело бы его далеко за пределы желания. С
другой  стороны,  можно  допустить,  что  будь  на  месте  Йорка  такой  же
добродушный  человек, каким  был Макдональд, дружественные  отношения между
обоими  генералами смогли  бы  породить со  стороны подчиненного  подлинную
преданность  личности  начальника, что,  возможно,  помешало бы  совершению
этого удивительного события.

Йорк  прекрасно знал о  тех чувствах,  которые питали к  французам прусский
король и народ; но вопрос о том, сочтут ли в Берлине катастрофу, только что
постигшую французов, за полный  поворот колеса фортуны и признают ли данный
момент достаточно благоприятным для  того, чтобы внезапно переменить фронт,
не мог не возбуждать в генерале Йорке больших сомнений.

Представляя  себе  положение, складывавшееся  в  Берлине,  Йорк должен  был
исходить из наличия там большого нежелания внезапно менять роль. Шарнгорст,
наиболее решительный противник французов, который посоветовал бы произвести
такую  перемену  и  всемерно  поддержал бы  такое  решение,  был удален  из
министерства и  находился в Силезии. Барон  Гарденберг показал, как искусно
он умеет лавировать между подводными камнями, однако, представлялось весьма
сомнительным,  хватит ли у  него духа  принять и провести  крупное решение.
Поэтому  принятие генералом  Йорком  на собственный  страх и  риск решения,
которое должно было увлечь прусскую политику в противоположном направлении,
представляло  один  из  самых  смелых  поступков,  с  каким  мы  когда-либо
встречались  в  истории.  Граф Гаугвиц,  в  сущности,  позволил себе  нечто
подобное,  когда он  заключил в  1805 г.  Венский договор, но  граф Гаугвиц
действовал  тогда  в  интересах  сильнейшей  стороны и  знал,  что  Пруссия
неохотно  выступила бы  в  создавшихся условиях;  к тому  же дерзновенность
дипломата никогда  не вызывает  такого строгого осуждения,  как дерзновение
чисто  военное;  в  первом случае  за  него  большей частью  расплачиваются
должностью,  во втором  же  по обычному  праву  - головой.  Если бы  король
окончательно решился оставаться верным узам, связывавшим его с Францией, то
для него  не осталось бы ничего другого,  как предание генерала Йорка суду.

Читатель простит наши неоднократные пространные отступления но поводу столь
ничтожного  в сравнении  с  общим масштабом  войны события,  как переговоры
Йорка  и генерала  Дибича;  но мы  полагаем,  что лишь  теперь нам  удалось
установить  точку зрения,  с которой  мы будем  иметь возможность  с полной
ясностью охватить это происшествие  в его общей связи, и поэтому вернемся в
Колтыняны.