был свидетелем  такого сна во время битвы под Бауценом  [308] он спал тогда
от  11  [1] / [2]  до   1  часа  дня.  Объехав   все  позиции,  он  сказал:

- Надо  предоставить делу идти своим ходом.  Я смогу нанести решающие удары
лишь часа через два.

И  он  спал больше  часа.  На войне  его  будили по  всякому поводу.  Князь
Невшательский, который  принимал получаемые  донесения, тоже не  жалел его,
хотя знал всегда его планы. Император вставал всегда в 11 часов вечера или,
самое позднее,  в полночь, то есть в  час, когда прибывали первые донесения
армейских корпусов.  Он работал 2 -  3 часа, а часто  и больше, сопоставлял
донесения,  изучил по  картам передвижения  войск и отдавал  приказания. Он
диктовал   все  приказания   начальнику  штаба   или  секретарю,   а  князь
Невшательский отправлял их по назначению. Иногда, если дело шло об особенно
важных вопросах, он сам писал командирам армейских корпусов, чтобы обратить
на это их внимание,  но официальная часть переписки шла своим чередом через
штаб главного командования.

Император входил в мельчайшие  подробности. Он хотел на все наложить печать
своего  гения. Он  вызывал меня,  чтобы отдать  распоряжения по  ставке или
относительно офицеров для поручений  и офицеров штаба главного командования
по поводу корреспонденции, эстафет,  почтовых сообщений и т. д. Гвардейские
командиры,  армейский интендант,  главный  хирург -  славный Ларрей,  - все
получали вызов к нему  по крайней мере один раз в день. Ничто не ускользало
от его попечений, ни  одна деталь не казалась ему недостойной его внимания.
Все,  что  могло  способствовать  успеху  дела  или  благополучию  солдата,
заслуживало с  его точки зрения ежедневного  пристального внимания. Никогда
нельзя  было  сказать  об  императоре,  что  он  почивает  на  лаврах,  ибо
величайшие успехи заставали его в тот момент, когда он подготовлял все меры
предосторожности,  которые были бы  приняты им,  если бы вместо  успеха его
постигла неудача.

Как  бы  ни был  утомлен  император,  он всегда  -  даже  в разгаре  самого
ожесточенного  преследования  неприятеля   и  самых  выдающихся  успехов  -
производил рекогносцировку тех мест,  которые могли бы послужить подходящей
позицией в случае неудачи.

В этом отношении у императора была изумительная память на всякие местности.
Топография  страны, казалось,  была  рельефно отпечатана  у него  в голове.
Никогда  человек не  сочетал  такой памяти  с таким  творческим  гением. Он
извлек бы людей, лошадей  и пушки из самых недр земли. Он держал в голове в
изумительном  порядке номера  своих  кадровых частей,  своих полков,  своих
обозных  команд и  батальонов. У него  хватало памяти  на все. Он  знал обо
всех, где  кто находится, когда выступит,  когда прибудет. Его память часто
ставила в тупик штабы и командиров частей, но этот дух порядка, стремящийся
поставить все  на службу своей цели,  все создать, организовать и заставить
прибыть в  назначенный пункт,  не шел дальше этого.  Императору нужно было,
чтобы все вопросы кампании  разрешались выигрышем нескольких сражений. Он в
такой мере владел своей шахматной доской, что наверняка мог их выиграть. Но
этот творческий  гений не умел сохранять  сотворенное. Всегда импровизируя,
он  быстротою своих  переходов  в короткое  время расходовал,  исчерпывал и
дезорганизовывал все  то, что его гений только  что создал. Если кампания в
30  дней  не давала  ему  результатов  целого года,  то  большая часть  его
расчетов  нарушалась теми потерями,  причиной которых  был он сам,  ибо все
делалось так  быстро и так непредвиденно, а у  его командиров было так мало
опыта и предусмотрительности, да к тому же они были так избалованы прежними
успехами,  что все  оказывалось дезорганизованным,  рассеянным, раскиданным
повсюду.

Гений императора  всегда творил  такие чудеса, что каждый  возлагал на него
все заботы  об успехе.  Казалось, что прибыть  на место ко дню  битвы - это
все.  Все   были  уверены,  что  потом  у   них  будет  время  отдохнуть  и
реорганизовать свою  часть, а  потому все мало беспокоились  о тех потерях,
которые они несли, и  обо всем брошенном по дороге, так как император редко
требовал  в  этом  отчета.  Быстрые  результаты  итальянской  и  германской
кампаний  и  ресурсы,  которые  имелись  в этих  странах,  избаловали  всех
начальников,  даже низших.  Эта  привычка к  успеху дорого  обошлась  нам в
России,  а потом при  наших неудачах.  Славная привычка всегда  идти вперед
превратила  нас в  неопытных школьников,  когда дело дошло  до отступления.
Привычка  всегда  иметь  свои  войска  под рукой  и  постоянное  стремление
императора   продолжать   наступление   приводили   к  тому,   что   дороги
загромождались, и колонны скоплялись вместе. Таким путем изнуряли и людей и
лошадей.

Никогда  отступление не  было  организовано так  плохо и  не  совершалось в
худшем порядке.  Никогда обозы не двигались  так скверно. Задача сохранения
военного  имущества,   совершенно  не  принималась  в   расчет  при  отдаче
распоряжений,  и именно  этой  непредусмотрительности надо  приписать часть
наших  бедствий. Если  речь  шла об  отступательном движении,  то император
решался отдать  приказ только  в последний момент и  всегда слишком поздно.
Доводы  рассудка не  могли победить  его отвращение  к отступлению,  а штаб
командования, слишком  привыкший получать  даже малейшие указания  от того,
кто всегда предвидел все, сам не принимал никаких мер.

Приученный быть только послушным инструментом, он не мог сам ничего сделать
для общего спасения.

Император  не соглашался  даже на  самые необходимые жертвы,  которые могли
спасти  то, что  было для  него наиболее  важным. В течение  нашего долгого
отступления  из  России  он  и в  последний  день  был  так  же неуверен  и
нерешителен, как и в первый, хотя в необходимости отступления он сомневался
не  более, чем  другие.  Все время  он тешил  себя надеждой  остановиться и
занять  позиции,  а потому  упорно  сохранял  огромное количество  военного
материала, и из-за этого  мы потеряли все. Можно сказать, что он больше чем
кто бы то ни было не любил думать о том, что ему было неприятно. Судьба так
часто ему улыбалась, что он никак не мог поверить, чтобы она совершенно ему
изменила.

Император ел  быстро и глотал все с  такой стремительностью, что можно было
подумать,  будто  он  вовсе  не  пережевывает  пищу. Об  его  образе  жизни