наших,  и  учитывая  предполагаемую силу  нашей  армии,  не посмеют  ничего
предпринять  против  него,  даже  если  они осведомлены  о  нашей  поездке.

- Но  тайное убийство  или какая-нибудь ловушка  - вещь легко  возможная, -
сказал  император,  проявляя живейшее  желание  поскорее миновать  Пруссию,
которая наводила  его на  столь забавные и одновременно  на столь серьезные
размышления.

Эта мысль  беспокоила его до такой степени, что  он спросил меня, в порядке
ли наши пистолеты, и проверил, находятся ли его пистолеты у него под рукой.
Я  осмотрел их  в  Познани, и  мы  были вполне  готовы хорошенько  угостить
первого же, кто сунулся бы к нам. Любопытных, которые приблизились бы в эту
ночь к нашим дверцам, ожидало плохое развлечение.

Наш  разговор  был прерван  прибытием  на перекладной  пункт. Император  не
хотел, чтобы  курьер выезжал  из Глогау раньше  чем за час до  нас; так как
курьер ехал медленнее нас, то он опередил нас лишь на очень короткое время.
Лошади не  были готовы. Император не знал, что  думать об этой задержке. Он
привык к тому,  что к его услугам всегда весь мир, и  не мог понять, что на
приготовление лошадей  можно потратить  более получаса, то  есть более того
времени,  на  которое курьер  опередил  нас. Это  был прусский  перекладной
пункт, и  то, что я приписывал  обычной медлительности прусских станционных
смотрителей, казалось императору  чем-то преднамеренным. Я отправился лично
удостовериться  в  причинах задержки,  но  не  мог расшевелить  невозмутимо
равнодушного смотрителя  и его  почтальонов, которые по  своему обыкновению
запрягали  лошадей  с  максимальной   медленностью,  чтобы  дать  им  время
покормиться. Я  все время  ходил от конюшни  к саням императора  и обратно.
Император сильно  страдал от холода. Чтобы  набраться терпения, он попросил
меня  достать  ему  чаю,  который можно  найти  на  всех почтовых  станциях
Германии.  Две  чашки  чая   немного  согрели  его,  но  не  уменьшили  его
нетерпения, которое росло с  каждой секундой. Он спросил меня, прибыл ли за
нами  наш эскорт.  Из  шести жандармов,  взятых нами  в  Глогау, оставалось
только  два,  которые  стояли  на  запятках саней  и  наполовину  замерзли.
Наконец,   после    часа   ожидания   мы   вновь    отправились   в   путь.

Эта ночь  была одной  из самых тяжких,  какие нам пришлось  провести. Из-за
перемены экипажа мы просто замерзли. Что касается меня, то я не отогревался
уже в течение 36 часов.

- А  я уже думал, - шутливо сказал император, когда  мы тронулись в путь, -
что  сейчас  начнется  первый  акт  сцены  в клетке.  Каким  образом  можно
потратить  два  часа  на  запряжку 4  или  б  лошадей,  стоящих в  конюшне?

Нам  везло  на неприятности.  Наши  сани  сломались, и  это замедлило  наше
передвижение. Мы  все же доехали до  Бунцлау, где нам пришлось остановиться
для починки  саней. Мы воспользовались этой  задержкой, чтобы позавтракать.
Император  беседовал  с хозяином  постоялого  двора, немцем.  Я служил  ему
переводчиком.  Он  спрашивал  хозяина о  положении  страны,  о налогах,  об
администрации, о  том, что он думает по  поводу войны. Хозяин, принимая нас
за простых путешественников, давал наивные ответы на все вопросы. Чем менее
его ответы способны были доставить удовольствие императору, тем настойчивее
он задавал свои вопросы и часто говорил мне с улыбкой:

- Он  прав; у него больше  здравого смысла, чем у  многих людей, стоящих во
главе управления; он не придворный льстец.

Добродушие  и искренность  хозяина постоялого двора  развлекали императора.
Потом  он  уступил настояниям  торговки  стеклянными побрякушками,  которая
насильно проникла в отведенное  ему помещение. Императора сильно позабавило
доверие этой женщины, которая,  не зная нас, была готова сбыть ему все свои
запасы даже  без денег, причем мы не могли понять,  на чем было основано ее
доверие.  Он  накупил  ожерелий,  колец  и  т.  д.,  а  потом  сказал  мне:

-  Я   привезу  это  Марии-Луизе  на   память  о  моем  путешествии.  Будет
справедливо,  Коленкур,  если мы  с  вами  поделимся. Надо,  чтобы вы  тоже
преподнесли  кое-что  из  этого  предмету  вашей  страсти.  Никому  еще  не
приходилось так  долго находиться с  глазу на глаз со  своим государем. Это
путешествие  будет  историческим  воспоминанием  в вашей  семье.  Император
никогда не забудет ваших забот.

Он  был  так  добр,  что отдал  мне  половину  своих  покупок, поручив  мне
упаковать  вторую половину  для императрицы.  Затем он бросился  на дрянную
кровать,  сказав,  чтобы я  разбудил  его,  когда сани  будут готовы.  Пока
император отдыхал,  я торопил починку саней  и занимался продолжением своих
записей за время после Познани.

Все рассуждения  императора доказывали,  что он по-прежнему  очень озабочен
положением армии,  по упорно продолжает думать,  что виленские склады вновь
собрали ее  в единое целое. Его мнение  не изменилось, и он соответственным
образом   строил   все   свои    планы   и   отдавал   свои   распоряжения.

-  Дурное  впечатление  от  наших бедствий,  -  сказал  император, -  будет
нейтрализовано моим приездом в Париж.

Под  влиянием этих  утешительных  размышлений мы  ехали в  довольно веселом
настроении.   Чем   больше   мы   приближались  к   Франции,   на   которой
сосредоточивались  все  упования   императора,  тем  менее  озабоченным  он
казался.

- Шварценберг - благородный человек, - говорил император, - и он не покинет
нас со  своим корпусом[298].  Он не пожелает быть  изменником в тот момент,
как судьба  поворачивается к нам спиной.  Пруссаки будут согласовывать свое
поведение с  поведением австрийцев. Я  буду в Тюильри раньше,  чем узнают о
моих несчастьях, и раньше, чем осмелятся пожелать изменить мне. Мои когорты
образуют армию численностью более  чем в 100 тысяч солдат, хорошо обученных
и  находящихся  под командой  закаленных  на  войне офицеров.  У меня  есть
деньги,  оружие, есть  из  чего создать  хорошие кадры.  Не пройдет  и трех
месяцев, как я получу  новобранцев и буду иметь под ружьем на берегах Рейна
500 тысяч  человек. Чтобы  собрать и обучить  кавалерию, понадобится больше
времени, но  у меня есть то,  с помощью чего всегда  делаются такие вещи, а