недель мы будем иметь мир.

Этот пророческий тон был, однако, убедительным не для всех, по крайней мере
поскольку речь шла о мире.

Проект  похода  на  Москву,  каков  бы  ни  был  его  результат,  обещаемый
императором  с такой  уверенностью, не  улыбался никому. Наше  отдаление от
Франции и в особенности невзгоды всякого рода, которые являлись результатом
новой  русской тактики,  сводившейся  к разрушению  всего, что  приходилось
оставлять   нам,   вплоть  до   жилищ,   лишали   славу  всякого   обаяния.

Маршал  Ней  [123] приготовил  все для  перехода через Днепр  на расстоянии
одного  лье от  города  и для  преследования русских,  последние арьергарды
которых были еще видны; перейдя реку, он направился следом за неприятелем и
застал   его   на   позициях    у   Валутиной   горы.   Генерал   Боррелли,
прикомандированный   к   штабу  Неаполитанского   короля,  приехал,   чтобы
предупредить  об этом  императора, который  не хотел верить,  что готовится
сопротивление  и что  неприятель занял  эти позиции  еще и  иными войсками,
кроме  арьергарда. Но  ряд донесений  убедил его,  что там  находится более
значительный  корпус, и он  тотчас же  отправился туда и  немедленно послал
несколько офицеров к герцогу  д'Абрантес[124] и даже к князю Невшательскому
с  приказом   выступить,  захватить  русский  корпус   целиком  и  не  дать
ускользнуть ни  одному неприятельскому солдату. Тем  временем маршал Ней со
свойственной ему  неустрашимостью напал  на неприятеля и  опрокинул его, но
гренадерская дивизия, прибывшая на подкрепление неприятельского арьергарда,
держала позиции, несмотря на  повторную атаку дивизии Юдена. Этот генерал -
один из наиболее выдающихся  генералов нашей армии - был смертельно ранен в
начале боя  и прожил недолго  после ранения. Это событие  не помешало нашим
войскам  завладеть  первой  линией  неприятельской позиции,  но  неприятель
получил ряд  подкреплений, а  герцог д'Абрантес, который  должен был обойти
левый  фланг  русских, не  прибыл  вовремя;  в результате  русские до  ночи
сохранили   свои   главные  позиции.   Император,   осмотрев  местность   с
господствовавшей  над ней  возвышенности,  снова послал  герцогу д'Абрантес
приказ действовать с должной энергией.

- Барклай сошел с  ума, - сказал он. - Этот арьергард будет взят нами, если
только Жюно ударит на него.

Узнав  об исходе  боя еще  до своего  прибытия к Валутиной  горе, император
возвратился  в Смоленск  очень сердитый  на герцога д'Абрантес,  который не
действовал на  сей раз  с той энергией,  какую он проявил  во многих других
случаях. Князь  Невшательский, герцоги Истрийский  и Эльхингенский упрекали
его в  том, что движения  его были недостаточно быстрыми.  Со своей стороны
герцог д'Абрантес, корпус которого  состоял из иностранных войск, возражал,
что  он был  вынужден  двигаться сомкнутой  колонной, дабы  не подвергаться
риску, а кроме того, движение было замедлено препятствиями, вынудившими его
уклониться вправо. Как уверяли князь Невшательский и Неаполитанский король,
этих  препятствий в  действительности не  существовало. (Я  напоминаю здесь
разноречивые  доклады,  которые были  сделаны  императору.)  При первых  же
пушечных  выстрелах  Неаполитанский   король  лично  отправился  к  герцогу
д'Абрантес,  корпус которого  стоял впереди  его войск. Задумав  выгодную и
блестящую  диверсию,  он настаивал,  чтобы  герцог  ускорил свое  движение.

-  Ты обижаешься,  - говорил  он ему,  - что  ты не маршал.  Вот прекрасный
случай. Воспользуйся им. Ты наверняка заработаешь жезл.

Поджидая, чтобы подошла его  кавалерия, король стал во главе вюртембержцев,
составлявших авангард герцога, чтобы поскорее начать операции, и добился от
герцога обещания, что он его поддержит. Эта кавалерия, которую король повел
в атаку, отличилась в бою и отбросила русских, но корпус герцога д'Абрантес
не последовал за королем, и он должен был замедлить свои операции, чтобы не
испортить дела,  и поджидать свою кавалерию,  которая все еще находилась на
некотором расстоянии  отсюда, хотя и шла  на рысях. Легко представить себе,
как  был  недоволен  император   этими  донесениями,  которые  он  заставил
повторить несколько раз.

-  Жюно, - повторял  он с горечью,  - упустил  русских. Из-за него  я теряю
кампанию.

В первый момент он  добавлял к этому упреку суровые выводы и угрозы; но, по
обыкновению,  воспоминание о  прежней  хорошей службе  Жюно взяло  верх над
мыслью  о его  теперешних ошибках,  и недовольство императора  осталось без
последствий.

Император  старался сделать из  Смоленска, как  он говорил, ось  и надежный
узловой пункт  своих коммуникаций на случай,  если он будет вынужден против
своей воли  идти дальше. День и  ночь он работал с  графом Дарю[125], чтобы
уладить во всех подробностях  административные вопросы и в частности вопрос
о продовольствии и снабжении госпиталей.

По его  приказу производилось  много рекогносцировок в районе  города и его
окрестностей.  Когда генерал  де  Шасслу явился  к нему  с отчетом  об этих
рекогносцировках, он сказал ему шутя:

- Уж не хотите  ли вы устроить мне здесь новую Александрию и слопать у меня
еще 50 миллионов?

Генерал де Шаслу не предлагал ничего подобного; он говорил лишь о некоторых
работах  по  устройству оборонительного  пункта  на  Днепре. Назавтра [126]
император отдал приказ о производстве работ, как будто по-прежнему не желал
идти далее Смоленска.

Отступление  русских,  не  позволявшее  предвидеть,  где  они  остановятся,
уверенность в  том, что они сами  подожгли свои здания в  Смоленске, и весь
характер этой войны, в ходе которой обе стороны взаимно губили друг друга и
мы  не достигали  другого  результата, кроме  выигрыша территории,  чего мы
вовсе  не хотели,  - все  это заставляло  императора сильно  задумываться и
укрепляло его желание не  идти дальше и попытаться завязать переговоры. Вот
факты,  которые  не  оставляют  сомнений  в  том,  что у  него  было  такое
намерение, о  котором к тому  же он открыто говорил  князю Невшательскому и