захватить в плен.

Он признал,  что в  Вязьме казаки приготовили  все, что нужно,  для поджога
моста,  складов и  различных  домов. Он  сказал,  что таков  был приказ  их
начальника.

Когда мы вступили в  Гжатск, часть города была сожжена и еще дымилась. Но в
Гжатске мы взялись за дело более своевременно, чем в Вязьме. Мы постарались
остановить огонь. Император приказал  произвести усиленную разведку во всех
окрестностях  города.  Он  посетил  госпиталь, расположенный  у  выхода  из
города;  госпиталь не  был сожжен.  Император торопил всех,  чтобы ускорить
восстановление мостов  и прохождение войск. Возвратился  он очень поздно. В
Гжатске оставалось еще меньше жителей, чем в Вязьме. Дома на той улице, где
остановился император,  и на улицах, расположенных  по другую сторону реки,
которые не  были подожжены, были переполнены  продовольствием всякого рода;
там оказалась  прекрасная мука,  много яиц и  масла, которого мы  давно уже
были лишены. Император получил  определенные и подробные сведения о русской
армии.  Кутузов  прибыл  к  ней  29-го.  На  пути  к  армии  и  потом,  при
отступлении,   он  проезжал   через  Гжатск.  Милорадович,   как  говорили,
присоединился к  армии с 50 тысячами  человек и большим количеством орудий.
Император  исчислял  это подкрепление  в  30  тысяч человек [138].  Русские
офицеры  были,   по-видимому,  очень  довольны  прибытием   Кутузова  и  не
сомневались,  что он  вскоре даст  большое сражение. Армия  продолжала свое
отступление для  того, чтобы соединиться с  другими подкреплениями, которые
подходили к ней из Москвы.

На основании этих сведений, которые подтверждались всеми данными, император
не  сомневался  больше,  что мы  приближаемся  к  моменту, когда  состоится
желанное для  него сражение.  Он с удовольствием  рассказывал эти сведения,
прибавляя к ним следующие соображения:

-  Новый главнокомандующий  не  может продолжать  эту систему  отступления,
которую осуждает общественное мнение  России. Он поставлен во главе армии с
условием. сражаться.  Та система  войны, которой они  придерживались до сих
пор, должна, следовательно, измениться.

Все  эти соображения побудили  императора привести  и свои войска  в боевую
готовность.   Для  этого   он  оставался   в  Гжатске   2  и   3-го,  чтобы
сконцентрировать  все силы  и дать  немного отдыха кавалерии  и артиллерии.
Здесь  стало  достоверно  известно,  что  генерал  Латур-Мобур,  о  котором
император  очень  беспокоился,  прибыл  со  своей  дивизией  в  Ермаково  1
сентября.

Сознавая необходимость  привести в порядок обозы,  загромождавшие дороги, и
дать  возможность  артиллерии  выехать  вперед,  когда  начнется  сражение,
которое, по его мнению,  предстояло в ближайшие дни, император отдал приказ
сжигать все  экипажи, которые  оказались бы впереди  артиллерийских парков.

-  Я прикажу  сжечь мой собственный  экипаж, -  сказал он мне  на следующий
день, - если он окажется не на своем месте.

Передвигаясь  верхом,  император  встретил  много экипажей,  которые  ехали
отдельно от своих колонн, рядом с артиллерийским обозом. Он приказал егерям
из своего конвоя задержать их, потом сошел с лошади и велел сжечь первый из
них. За экипаж вступились. Де Нарбонн обратил его внимание на то, что из-за
этого  может  лишиться всего  необходимого  офицер,  которому, быть  может,
оторвет завтра ногу.

-  Мне обойдется  гораздо  дороже, -  ответил император,  - если  я окажусь
завтра без артиллерии.

Пришлось разыскать  солому, дрова  и развести костер.  Тем временем коляску
разгрузили. Следующая была осуждена  на такую же казнь. Когда огонь охватил
их, император поскакал прочь  галопом, и я думаю, что кучера спасли из огня
свои экипажи, хотя и обгоревшие немного.

-  Я  хотел  бы,  чтобы  это  был  ваш  экипаж, -  сказал  император  князю
Невшательскому, -  это произвело  бы больше впечатления, и  вы этого вполне
заслуживаете,   потому    что   я   все   время    встречаю   ваш   экипаж.

- Позади экипажа вашего величества - ответил князь.

- Это - вина Коленкура, - возразил император. - Впрочем, я обещал ему сжечь
и  мой экипаж,  если я  его встречу.  Так что  не сердитесь на  мою угрозу,
потому что  я окажу своему экипажу  не больше милости, чем  другим. Я здесь
главнокомандующий, и я должен подавать пример.

4-го  главная  квартира была  на  бивуаке  у Прокофьева,  а  5 и  6-го -  у
Бородина. Де Боссе[139]  прибыл туда 6-го во второй половине дня. Он привез
письма  императрицы, которую  провожал  в Прагу  из Дрездена,  и прекрасный
портрет Римского короля, написанный Жераром [140]. Когда император вернулся
с разведки,  которую он производил для  выяснения неприятельских постов, он
нашел этот  портрет в своей палатке.  Одновременно приехал адъютант герцога
Рагузского с сообщениями о  неудачах в Испании[141]. Эстафета из Парижа уже
несколько дней тому назад  принесла императору первое сообщение об этом, но
русские  дела в  данный момент  были слишком  серьезны, для того  чтобы его
заботили неудачи герцога Рагузского в Испании.

- Англичане заняты там.  Они не могут покинуть Испанию, чтобы схватиться со
мной во Франции или  в Германии. Вот что важно для меня, - сказал он мне на
следующий день.

Император  оставался лишь  один  момент в  своей палатке,  находившейся, по
обыкновению, в  центре гвардейского  каре, а затем поспешил  туда, где наше
правое крыло  атаковало два редута, поддерживающих  левый фланг неприятеля.
Эта атака была проведена с такой силой, что мы овладели редутами меньше чем
в течение часа [142]. Войска получили приказ оставаться в боевой позиции, а
пехота   -   сохранять   каре.    Хорошо,   что   император   проявил   эту
предусмотрительность,  так  как через  полчаса  после наступления  вечерней
темноты, когда  бой давно  уже был окончен,  русские кирасиры, поддержанные