в  двух местах;  он  гнал пламя  к центру,  что придавало  огню необычайную
свирепость. К  половине первого ночи  вспыхнул третий пожар  [160], немного
западнее, а  вслед за  тем и четвертый,  в другом квартале,  по направлению
ветра,  который несколько  повернул на  запад. К  четырем часам  утра пожар
распространился  повсюду,  и  мы  сочли необходимым  разбудить  императора,
который  послал  офицеров  разузнать,   что  происходит  и  как  это  могло
случиться.

Войска  были  в  боевой готовности.  Немногие  оставшиеся  в городе  жители
выбегали из домов и собирались в церквах; повсюду слышны были только стоны.
Часть пожарных  насосов, которые мы искали  со вчерашнего дня, была увезена
неприятелем;  оставшиеся были  приведены  в негодность.  Офицеры и  солдаты
привели  захваченных в  разных домах  будочников (полицейские  стражники на
перекрестках)   и  мужиков   (русские  крестьяне),   которых  они,   по  их
утверждению,  застали,  когда  те  хотели поджечь  приготовленные  в  домах
горючие   материалы.  Поляки   донесли,  что   они  арестовали   уже  таких
поджигателей  и  убили  их;  по их  словам,  эти  люди  и некоторые  жители
признались, что русский губернатор дал агентам полиции приказ поджечь ночью
весь  город.  Мы отказывались  верить  этим  сообщениям; арестованных  было
приказано  оставить под  стражей; был  отдан также приказ  произвести новые
обыски и соблюдать величайшую  осторожность. Во все кварталы, не охваченные
пожаром,  были  отправлены патрули;  мы  добрались до  источников всех  тех
сведений,  которые только что  были получены,  и они подтвердились  одно за
другим. Император был очень озабочен.

В  первые   моменты  он  объяснял  пожар   беспорядками  в  войсках  и  той
небрежностью,  с которой  жители  покинули дома.  Он не  мог  поверить, что
русские сжигают свои дома, чтобы помешать нам спать в них. В то же время он
предавался серьезным  размышлениям о тех последствиях,  которые могли иметь
эти события для армии,  и о тех ресурсах, которых они нас лишали. Он не мог
убедить  себя  в том,  что  это  являлось результатом  великой решимости  и
великой  добровольной жертвы.  Донесения,  следовавшие одно  за другим,  не
позволили  ему больше сомневаться,  и он  снова приказал принять  все меры,
которые могли бы прекратить  это бедствие и привести к розыску исполнителей
этих жестоких мероприятий.

Он вышел  пешком из Кремлевского  дворца около девяти с  половиной часов; в
этот   момент  привели   еще  двух   поджигателей,  захваченных   на  месте
преступления.  Они  были  в  мундирах будочников.  Подвергнутые  допросу  в
присутствии  императора,  они повторили  то,  что заявляли  уже раньше:  от
своего начальника они получили  приказ поджигать все; дома были помечены, и
все было приготовлено для  поджога в различных кварталах по приказу, как им
сказали,  губернатора  Ростопчина;  офицеры  распределили их  по  различным
кварталам небольшими отрядами; приказ приступить к поджогу был дан им вчера
вечером  и  вновь повторен  утром  одним из  начальников. Они  отказывались
назвать имя этого начальника, но в конце концов один из них все-таки назвал
его:  это был  какой-то незначительный  унтер-офицер. Они  не могли  или не
хотели объяснить, где он находится или как его можно найти. Они давали свои
показания, которые  тут же переводились на  французский язык, в присутствии
императора  и  сопровождавших его  лиц.  Много  других показаний  полностью
подтвердили  их  слова.  Все  эти  поджигатели  были  взяты  под  стражу  и
находились под  тщательным надзором, некоторые из  них были преданы суду, а
восемьдесят человек казнены.

Пожар по-прежнему распространялся от  окраинных предместий, где он начался,
к центру. Огонь охватил  уже дома вокруг Кремля. Ветер, повернувший немного
на  запад,  помогал  огню  распространяться  с  ужасающей  силой  и  далеко
разбрасывал  огромные  головни,  которые,  падая,  как  огненный  дождь,  в
расстоянии более  ста туазов[161] от горящих  домов, зажигали другие дома и
не  позволяли самым  отважным людям  оставаться поблизости. Воздух  был так
накален,  горящие сосновые  головни летели  в таком количестве,  что балки,
поддерживавшие  железную  крышу  арсенала,  загорелись. Кровля  кремлевских
кухонь  была спасена  только  потому, что  там поставили  на крыше  людей с
метлами  и ведрами с  водой, чтобы  сбрасывать головни и  смачивать кровлю.
Лишь при  помощи неслыханных усилий удалось  потушить пожар в арсенале. Там
был  император,  а  в   его  присутствии  гвардия  была  способна  на  все.

Я отправился в дворцовые конюшни, где стояла часть лошадей императора и где
находились  коронационные кареты  царей.  Потребовалась вся  энергия и  все
мужество берейторов и конюхов,  чтобы спасти их; одни из конюхов взобрались
на крыши  и сбрасывали  горящие головни, другие работали  с двумя насосами,
которые по  моему распоряжению  были починены днем,  так как они  тоже были
испорчены. Можно без преувеличения  сказать, что мы стояли там под огненным
сводом. С  помощью тех же людей мне  удалось спасти также прекрасный дворец
Голицына  и  два  смежных  дома,  один  из  которых  уже  загорелся.  Людям
императора  ревностно  помогали слуги  князя  Голицына, проявившие  большую
привязанность к  своему господину. Каждый делал,  что мог, чтобы поддержать
принятые меры  и остановить  этот разрушительный огненный  поток. Но воздух
был  раскален. Люди  дышали  огнем, и  даже на  обладателях  самых здоровых
легких это  сказывалось потом в  течение некоторого времени. Мост  к югу от
Кремля был  до такой  степени нагрет раскаленной атмосферой  и падавшими на
него головнями, что загорался  каждое мгновение, хотя гвардия и в частности
саперы считали  для себя  вопросом чести спасение этого  моста. Я оставался
там с генералами гвардейских  частей и адъютантами императора; нам пришлось
оставаться под огненным градом,  чтобы поддержать энергию людей, боровшихся
с огнем. Более минуты  нельзя было оставаться на одном месте; меховые шапки
гренадеров тлели на их головах.

Пожар  распространился до  такой степени,  что весь  север и  большая часть
западной  стороны города,  через которую  мы вступили в  Москву, прекрасный
театральный  зал и  все крупные  здания этой  части города  были совершенно
уничтожены. Мы находились среди  моря огня, а западный ветер продолжал дуть
по-прежнему.  Пожар  усиливался, и  нельзя  было  угадать, где  и когда  он
остановится,  потому что  не было  никаких средств локализовать  его. Огонь
перекинулся за  Кремль. Но река должна  была спасти восточную часть города.

К  четырем часам  дня  пожар еще  продолжался, и  император думал,  что эта
катастрофа могла быть частью  комбинации, связанной с какими-либо маневрами
неприятеля, хотя частые донесения  Неаполитанского короля и утверждали, что
неприятель  продолжает свое  отступление по  Казанской дороге;  ввиду этого