-  Дело такое  жаркое, что я,  наверное, тебя больше не  увижу. Мы добьемся
торжества, или же я буду убит.

Способствовали ли  возникновению этого печального  предчувствия его обычные
недуги,  которые  часто  заставляли  его желать  смерти,  или  же оно  было
порождено  ожесточенным характером  боя? Не  знаю, но  я не мог  забыть это
трагическое прощанье  вплоть до того самого  момента, когда роковое событие
свершилось  и   я  узнал  о  несчастье,   которое  предчувствовал  заранее.

Маршал  Ней, подкрепленный  частью корпуса вице-короля,  поддерживал правый
фланг, и к 10 часам неприятель потерял всю территорию, находившуюся впереди
большого редута в центре.  Он потерял, следовательно, позицию своего левого
фланга и деревню[147], на которую опирался центр, но его резервы подходили.
Один момент успехи в районе нашего правого крыла сделались переменными; это
крыло  должно было  даже  оттянуть свои  передовые части  к  центру боевого
расположения и отойти к захваченным укреплениям.

Страшная  артиллерийская канонада  изрыгала смерть повсюду;  русская пехота
делала  новые усилия,  чтобы  отбить потерянную  территорию. Большой  редут
обстреливал наш  центр адским  огнем. Маршал Ней и  вице-король тщетно вели
комбинированные  атаки  для  захвата  этого редута;  атаки  были  отражены.
Двинувшись  вторично в  атаку, они  достигли не  большей удачи, и  Ней даже
несколько  отступил.  Часть гвардии,  следовавшая  эшелонами за  движениями
корпуса,  связывающего  центр  с правым  флангом,  заняла  позиции с  таким
расчетом,  чтобы  поддержать его  в  случае надобности,  если усилилось  бы
отступательное движение,  к которому он один  момент был принужден. Но наша
артиллерия  остановила наступательный  порыв  неприятеля, который  тщетно в
течение   долгого  времени   старался   удержаться  на   месте  под   огнем
убийственнейшей  канонады.  В  конце  концов  он должен  был  уступить  нам
территорию,   которую  мы   захватили   у  него   при  предыдущих   атаках.

Император в  течение всего этого времени  наблюдал за операциями центра. Он
подъехал  к  последнему  из   взятых  редутов,  и  всюду  он  давал  приказ
ограничиться  пока удержанием  занимаемых позиций,  чтобы, как  он говорил,
дать артиллерии время  разбить оставшиеся неподвижными массы неприятельской
пехоты.  Было  около  11   часов.  Незадолго  до  этого  к  нему  доставили
генерал-лейтенанта Белычева[148], захваченного вместе с 15 другими пленными
при  взятии  редута.  Офицер,  приведший  его, сказал  императору,  что  он
доблестно оборонялся. Император принял  его хорошо. Видя, что он без шпаги,
император    выразил    неудовольствие    тем,    что   его    обезоружили.

- Я  слишком почитаю, сударь,  отвагу, потерпевшую неудачу, -  сказал он, -
чтобы   лишить   себя   удовольствия   возвратить  вам   оружие   храбреца.

И он  дал ему свою шпагу. Затем он задал  ему несколько вопросов и приказал
расспросить других  пленных, а  также распорядился, чтобы  позаботились обо
всех  взятых  в плен  и  чтобы  как к  генералу,  так и  ко всем  остальным
отнеслись со всем подобающим уважением.

Этот  трофей  доставил большое  удовольствие  императору,  но ему  казалось
непонятным,  как могло  случиться,  что захвачено  так мало  пленных, когда
редуты были  взяты с такой стремительностью и  окружены были со всех сторон
кавалерией  Неаполитанского  короля.  Он  выразил неудовольствие  по  этому
поводу и задал в связи





Его  величество немедленно  поскакал  галопом к  головным рядам  кавалерии,
чтобы найти там Неаполитанского короля и осуществить те маневры, которые он
считал необходимыми  для закрепления и развития  этого успеха. Маршал Ней и
вице-король поддержали  решающий маневр  генерала Коленкура. Неприятельская
атака с целью отбить  большой редут осталась тщетной, и русские должны были
отступить на всех пунктах.

У  них  оставался  еще  один  редут и  небольшое  укрепление,  прикрывавшее
Московскую  дорогу; по-видимому,  они  хотели держаться  там. Редкий  лесок
прикрывал их  переход и скрывал от нас их  движения в этом месте. Император
надеялся, что  русские ускорят  свое отступление, и  рассчитывал бросить на
них свою кавалерию, чтобы  попытаться разорвать линию неприятельских войск.
Части молодой гвардии и  поляки двигались уже, чтобы подойти к укреплениям,
оставшимся  в   руках  русских.  Император,  чтобы   лучше  рассмотреть  их
передвижения, отправился  вперед и  прошел вплоть до  самой линии стрелков.
Пули свистели  вокруг него;  свою свиту он  оставил позади. Заметив,  что я
нахожусь   возле   него,   император   сказал  мне,   чтобы   я   удалился.

-  Дело   кончено,  -  сказал   он,  -  ждите  меня   в  главной  квартире.

Я поблагодарил  и остался возле  него. Император находился в  этот момент в
большой  опасности,   так  как  пальба  сделалась   настолько  жаркой,  что
Неаполитанский  король  и  несколько  генералов  примчались  уговаривать  и
умолять императора удалиться.

Император отправился тогда к  подходившим колоннам. За ним следовала старая
гвардия;  карабинеры  и кавалерия  шли  эшелонами. Император,  по-видимому,
решил захватить последние неприятельские укрепления, но князь Невшательский
и Неаполитанский король указали  ему, что эти войска не имеют командующего,
что  почти все  дивизии  и многие  полки также  лишились  своих командиров,
которые были убиты или ранены; численность кавалерийских и пехотных полков,
как может  видеть император, весьма сильно  уменьшилась; время уже позднее;
неприятель действительно  отступает, но в таком  порядке, так маневрирует и
отстаивает позицию  с такой  отвагой, хотя наша артиллерия  и сокрушает его
войсковые массы,  что нельзя  надеяться на успех,  если не пустить  в атаку
старую гвардию;  при таком  положении вещей успех,  достигнутый этой ценой,
был  бы неудачей,  а неуспех  был бы  такой потерей, которая  зачеркнула бы
выигрыш сражения;  наконец, они обратили внимание  императора на то, что не
следует рисковать единственным корпусом, который еще остается нетронутым, и
надо приберечь его для других случаев. Император колебался. Он снова выехал