реальности до профессионально знакомой и используют профессиональные, иногда
очень качественные знания для обьяснения важных с их точки зрения исторических
и политических событий. Иногда это дает выдающиеся результаты (например
исследование пространства иконописи механиком Раушенбахом), но чаще всего
попытки редуцировать социальную и экономическую специфику России до
закономерностей, описываемых другими областями знания выглядят трагикомически
- например, исторические экскурсы специалиста по математической логике и
основаниям математики Есенина-Вольпина (где специфика истории и социологии
сводится к отношениям между придуманными автором логическими переменными), или
этнографические построения профессионального политзэка Льва Гумилева, которому
ойкумена представляется совокупностью "зон" и пространств возможных побегов,
актуализируемых благодаря особым качествам (пассионарности) рожденных в
неволе.

Другая часть интеллигентов, обладающих познавательными интенциями, склонна к
экспертизе. Под экспертизой понимается умение высказывать интеллигентское
понимание любого вопроса, проблемы, темы в их пространственно-временных,
содержательных и нравственных характеристиках. Интеллигентный эксперт, чаще
всего основывающий свои суждения на журнально-газетной информации, имеет
мнение обо всем (в том числе и о своей способности к экспертизе) и не
стесняется высказывать его в любых обстоятельствах. Стремление к экспертизе
часто принимает карикатурно - театрализованные, иногда клинические формы
(например, одна из программ "Авторского ТВ", в ходе которой интеллигентные
эксперты дают оценки и интерпретации фильмам, представляемых режиссерами,
также считающими себя экспертами). Политическая сцена в "новые" времена
переполнена экспертами, соревнующимися друг с другом в артистичности
представления своих оценок и прогнозов. В состав Президентского Совета образца
1993 года вошли, например, наиболее телегеничные интеллигентные эксперты.

Встречаются выдающиеся интеллигентные люди, сочетающие все формы
исследовательского отношения к миру (режиссерско-концептуальное,
редукционистское и экспертное). Это редукционисты, считающие себя экспертами и
реализующие свое отношение к миру в режиссерской деятельности, - такие как
Сергей Кургинян. Кургинянов мир - это сцена, на которой под недреманным
режисерским оком Кургиняна развертывается спектакль, сконструированный
экспертом-Кургиняном на основе редукционисткой (Кургиняновской же) модели
фрагмента истории. Оглушительные творческие и политические неудачи таких
всесторонне развитых интеллигентов только прибавляют им пыла, амбиций и
популярности в родной среде.

Выдающиеся интеллигенты не столь уж редки, как кажется. Во всяком случае,
когда у власти появляется потребность в интеллигентском товаре, он сразу же
выставляется на продажу. Так случилось с относительно молодыми и очень
интеллигентными экономистами, которые волею растерявшейся в перестройке власти
стали реформаторами в разваливающемся административно-рыночном государстве. По
внешнему виду, социальному происхождению, образованию и опыту работы они более
всего подходили под представления власть имущих о революционерах-реформаторах.
Их товарность подтверждалась и их западными (и потому авторитетными для
власти) коллегами. Придя к власти, интеллигентные реформаторы тут же начали
приспосабливать реальность к своим представлениям о том, что должно было быть
в России. Естественно, что административно-рыночная реальность начала
сопротивляться интеллигентскому насилию над ней, что и привело, в очередной
раз, к изгнанию интеллигентов из власти. Те из реформаторов, кто смог
пожертвовать интеллигентностью ради сохранения административного веса,
превратились в весьма неординарных и талантливых российских чиновников,
негативно относящихся к своему интеллигентскому прошлому.


Интеллигентские онтология и этика.

Для интеллигентных людей исторические пространство и время, реальная
социальная структура и экономические отношения существуют только потому, что
они нашли свое художественное (книжно-зрительное) воплощение. Расширение
интеллигентской онтологии осуществляется в основном средствами искусства.
Серьезным с их точки зрения спектаклем, книгой (научной в том числе) или
фильмом считается такое произведение, в котором содержится художественное
открытие, то есть осуществляет введение элементов ранее не театрализованной
жизни в контект интеллигентных отношений (последние примеры: "архангельский
мужик", персонажи Каледина, Трифонова и т.д). Все остальное, не воплощенное в
художественных образах, находиться вне сферы интеллигентного бытия, а значит
не существует. Открытие мира через искусство и замещение мира искусственным (и
искусным) его представлением составляет содержание интеллигентского бытия.

Интеллигенты существуют в двух мирах- в мире искусства, истории и искусственно
конструируемых отношениях между ними, и в быту, как правило не регулируемом
культурными рамками и потому прямом, бесхитростном и физиологичном. Быт и
существование вне трагического искусства вообще для интеллигентов
обременительны. Интеллигент должен реализовывать вечные ценности, служить
искусству, вечности, абстрактным, но потому и абсолютным реалиям. Презрение к
обыденности и каждодневности сочетается у интеллигентов со стремлением к
вечному и неизменному - государственному, национальному или культурному.

Разрывность онтологии является необходимым условием существования
интеллигенции и явно проступает в ее языке, казенно-патетическом на формальной
сцене и площадно-прямым в быту, и в спектре исторических ситуаций, считающихся
достойными воплощения в искусстве. У интеллигентов на сцене "кровь-любовь", а
в быту "жрать, пить и спать". Иного интеллигентам не дано, и в их
содержательной жизни в пору противостояния государству противоестественно
сочетаются всеобщие обсуждения театрализованных интерпретаций истории с
частными индивидуально-коллективными вегетативными жизненными проявлениями -
жраньем, спаньем, совокуплениям и прочими отправлениями физиологических
потребностей. Кухню и кровать в интеллигентной семье в
семидесятые-восьмидесятые годы ХХ века можно рассматривать как символ единства
материального и духовного начал интеллигентности.

Разрывность онтологии интеллигентов заставляет их страдать, но страдания имеют
в основном отстраненно эстетический характер переживания того, что
интеллигентами рассматривается как сценическое событие. Даже наиболее
популярные авторы-"сидельцы" из интеллигентов считают своей задачей
эстетизацию лагерного быта (может быть, популярность этих авторов и