мягких, культурных прибалтов было  не в  пример приятнее,  чем  тащиться под
палящим солнцем в холерную Тавриду.
     Сильвестр настаивал на своем и перегнул палку. До сих пор ему удавалось
полностью  управлять царем.  Он даже написал  популярную  книжку,  как и что
нужно  делать в семье, за столом, на хозяйственном  дворе, в спальне. Книжка
называлась "Домострой". Она дошла до наших дней, и ее с удовольствием читают
незамужние воспитательницы детских садов и учительницы младших классов.
     Но Иоанн уже вышел из детского  возраста и  стал неприятно коситься  на
Сильвестра страшным  глазом. Сильвестр  не понял. Он  продолжал  в  духовных
беседах с  царем настаивать, что все неприятности  Иоанна -- простуда  жены,
синяки  у  детей, ночные страхи  самого  царя -- происходят  от непослушания
мудрому  духовнику.  Это было уже смешно. Какой еще "мудрый духовник", когда
сам Бог вел Иоанна, а Сильвестр  был приглашен просто так, для сверки текста
повседневных молитв!
     В  1553 году, 23-х лет от роду, Иоанн  опасно  заболел после казанского
похода.
     -- Вот! -- зашептали во дворце. -- Не люба Господу гордыня!
     Царя  заставили  написать завещание  в  пользу новорожденного  царевича
Димитрия. Стал царь  требовать с  двоюродного брата Владимира и бояр присяги
на   верность   младенцу.   История  повторилась:   бояре   переметнулись  к
претенденту. Владимир восстал. Сильвестр  тихо поддержал его.  Отец  Алексея
Адашева, прижившийся при дворе, стал вовсю агитировать за Владимира.
     Вот как  засветились гады! Вот как отблагодарили государя за поместья и
угодья,  за  выпитые  вина  и съеденную  осетрину,  за соболей и  московскую
прописку, за кабриолеты в 12 лошадиных сил!
     Настал  момент  истины.  Стали  бояре  хамить  больному  царю  в  лицо,
покрикивать,  что Захарьиным-Кошкиным-Романовым, этим грабителям и губителям
Руси  (как в воду  смотрели!),  присягать  не станут! Что  царица  Анастасия
Романова  -- такая же  змея,  какая  была византийская  императрица Евдокия,
губительница  Златоуста. Сильвестр при этом приосанивался и  надувал щеки --
русским Златоустом был, конечно, он.
     Владимир   при  царе  прямо  и  наотрез  отказался  присягать  царевичу
Димитрию. Возникли две партии. Слабаки перецеловали крест. Бунтовщики и сами
не целовали и стали деньги раздавать другим, "нецелованным": покупали голоса
избирателей.
     Глянул Бог на это безобразие и сменил первоначальный план.
     От брани, волнений и нервного напряжения организм Иоанна мобилизовался,
и царь выздоровел. Вот досада, мать честна! Но ставки были сделаны.
     Сначала Иоанн по обету, данному Богу за выздоровление, поехал в дальний
Кириллов Белозерский  монастырь с женой и новорожденным сыном Димитрием. Был
у царя двойной прицел: кроме благодарности Богу, еще хотел  он приобщиться к
дедовской  мудрости,   которая   ревностно   оберегалась  учениками   Иосифа
Волоцкого, духовника деда Ивана III и Софьи Палеолог.
     Оппозиция испугалась  не  на  шутку.  Церковный диссидент  Максим Грек,
обиженный  белозерской братией, напророчил царю смерть младенца,  если Иоанн
все-таки  решится ехать. Так и случилось. Новорожденный царевич скончался по
дороге, царь впал в депрессию.
     Но паломничество продолжалось,  и  в  одном из малых  лесных монастырей
произошло   прелюбопытное   событие,  давшее  великий  толчок  строительству
Империи.  Проходная  беседа  царя  со  старым  опальным  монахом   Вассианом
Топорковым заложила  мощный фундамент имперской политики, дала точный рецепт
кадровой стратегии. А кадры, как потом выяснилось, решают все.
     Спросил  Иоанн  у мудрого  Вассиана, как мне быть, отец? Как  управлять
этой алчной сворой, чтобы она  меня не  загрызла? Как вообще руководить этой
немыслимой страной?  Вассиан зашептал на ухо царю. И кто-то ведь услышал!  А
скорее, царь все сам записал для памяти.
     Ответ был прост и велик. Цитируем его дословно и полностью:
     "Если хочешь быть самодержцем, не держи  при  себе ни одного советника,
который был бы умнее  тебя,  потому  что  ты  лучше  всех;  если так  будешь
поступать, то будешь тверд на царстве и все будешь иметь в руках своих. Если
же  будешь  иметь  при  себе людей умнее себя, то  по  необходимости  будешь
послушен им".
     Царь был  оглушен великой  истиной. Он  целовал руку  святому  старцу и
умилялся: "Если бы и отец мой был жив, то и он бы такого полезного совета не
подал мне!"
     Здесь хочется сделать паузу, почтить минутой молчания великое прозрение
Императора.  Оно достойно того. Судите  сами. Вот  на Куликовом поле  двести
тысяч русских рубятся с  полумиллионом татар. 150 тысяч голов кладут за Русь
православную. Ну, а дальше-то что? А  почти ничего. Через  несколько месяцев
Тохтамыш  уже  снова  берет  Москву.  Да,  конечно,  происходит  "перелом  в
общественном самосознании", русские  уже не так обморочно боятся татар. Но и
терпят их еще 100 лет!
     А вот -- в келье третьесортного Песношского монастыря...
     Тут  мой  компьютер  спотыкается  и  подчеркивает  слово   "Песношский"
красным:  название  какое-то дурацкое, нет ли  орфографической ошибки?  Нет,
дружок, все верно. Это самый правильный монастырь в истории нашей Родины, он
важнее Ипатьевского  и  Соловецкого  монастырей  вместе взятых, главнее  для
Русского Чувства Киево-Печерской и Троице-Сергиевой Лавр. И слова в нем были
сказаны самые верные...
     Так вот, в  келье  этого  монастыря  происходит  вышеупомянутое великое
событие, изливается небесный свет, которому суждено озарить все дальнейшее в
этой стране. Поразительна мысль: не держи умнее себя, ибо ты  -- лучше всех.
Как верно  замечено:  умнее --  не  есть  лучше. Этих  умных  --  как  собак
нерезаных, а толку с них?
     Так   из  сумрачных  стен  средневековья  выползло  и  окрепло  великое
имперское  кадровое учение.  Теперь  Иоанн  знал,  кто виноват и  что делать
дальше. Умные бояре  тоже поняли это по глазам царя и мышиной  стаей юркнули
под  литовскую границу. Бежали Курбский и  Ростовский, Лобановы и Приимковы,
прочие непоименованные и недостойные чернил нашего Писца.
     А  личная жизнь царя  тем временем  все шла наперекосяк. Первые четверо
детей  -- три дочери и  упомянутый Дмитрий  -- умерли,  прожив по  нескольку
месяцев.  В  живых  остались  обреченный  Иван Иванович  да Федор  Иванович,
"ребенок,   отстающий   в  развитии",  как  сказали  бы  сейчас   деликатные
психопатологи.  Что-то новая романовская  кровь  плохо смешивалась с древней
рюриковой!
     В ноябре  1559 года царь отправляется с больной Анастасией в  очередное
путешествие по монастырям,  -- он  временами  бежит  из  страшной  для  него
Москвы.  Вскоре  Анастасия, первая и  горячо любимая жена  Иоанна, умирает с
подозрением на отравление. Об этом привычно говорят в коридорах.
     Виноватыми назначаются Адашев и Сильвестр. Прямых доказательств нет, но