других-то  никого нету. Так не зовет государь своих бояр. Чем-то не любы ему
остатки Шуйских,  Темкин, Бармин, Челяднин. Иоанн вообще совершает подлинную
геральдическую революцию:  раз  мне бояре  подозрительны,  а  друзья  юности
нужны, то я и выберу друзей себе сам.
     Так во  дворце появляются  два  фаворита  --  простой, неглавный  попик
погорелого  Благовещенского  собора Сильвестр и Алексей Адашев. А это кто? А
никто. Адашев получает место "ложничего"  -- взбивает перины и ведет с царем
душевные беседы  на сон грядущий. Эти беседы были  царю  необходимы. Он ясно
осознавал свою греховность и искал спасения души  в исполнении тяжкой миссии
помазанника божьего.  "Нельзя ни описать, ни языком человеческим пересказать
всего того, что я сделал дурного  по грехам молодости моей", --  писал потом
Иоанн церковному собору.
     Теперь новые друзья уверяли царя, -- и он им верил, -- что пожар подвел
черту под  списком непрощенных грехов, и далее все будет хорошо.  Сильвестр,
Адашев,  искупительный   пожар  московский  и  медовый  месяц  подействовали
благотворно на царя. Все заметили добрую перемену в его  характере.  Он стал
мягок и озаботился смягчением нравственности масс. Три года Иоанн уговаривал
людей  жить  дружно.  Он  сам выходил  на  площади  и обращался  к  толпе  с
увещеваниями. Иностранные послы доносили о нем, как о "словесной премудрости
риторе".
     Но народ слушал,  да  кушал.  В двадцать лет Иоанн наконец повзрослел и
решил  устроить порядок на демократической основе. Был созван съезд изо всех
концов  страны. Царь обратился к делегатам с Лобного места. Сначала он долго
каялся митрополиту и публике, потом воззвал от чистого сердца: "Люди Божии и
нам  дарованные Богом! Молю вашу веру к Богу  и к нам любовь: оставьте  друг
другу  вражды  и  тягости".  Потом  царь   пообещал  лично  рассматривать  и
справедливо решать крупные дела. Съезд разъехался в недоумении.
     А царь пожаловал Адашева в окольничии, поручил ему принимать челобитные
от  бедных и обиженных, не  бояться сильных  и славных, руководить  судом по
своему усмотрению.  Так  был сломан  старый порядок.  Бояре учились  терпеть
"подлых" начальников.
     Теперь  молодому  царю нужно  было славно повоевать.  Сбоку  оставалась
недобитая Казань, ею и занялись. Царь сам сел в седло, три года -- с 1549 по
1552 --  глядел на  басурманский  город через великую  Волгу, положил немало
войска, но настоящей победы не добился. Пришлось ставить в Казань наместника
с согласия правоверных. Получалось какое-то новгородское безобразие.
     На всякий случай наместнику Микулинскому придали сторожевой полк.  Пока
Микулинский добирался  до Казани, два татарина  из его свиты убежали вперед,
взбунтовали страстями всякими мирных жителей и заперли город.
     Еще не успокоили своих татар, как неожиданно на Тулу налетели крымские.
Царь,  оказавшийся  поблизости, сильно испугал крымцев,  они  бежали, бросая
коней.
     Тут уж всерьез взялись  и за  Казань. Она  была  осаждена  150-тысячным
войском  с большой артиллерией.  Царь был во всей красе. Татары с удивлением
смотрели со стен, как русские отряды, -- каждый в свой черед, а не  навалом,
как обычно, -- бросались на  штурм. Иоанн  вспомнил  прародителя Владимира и
стал  искать,  откуда казанцы  воду  берут.  Источник  был  найден и взорван
"размыслом" -- немецким  инженером,  "искусным в разорении  городов". Следом
взлетела на  воздух и крепостная стена. С устроенной вплотную к городу башни
по осажденным били  снайперы. Битва была страшной  и  жестокой. К концу ее в
Казани не осталось  никого: царь велел пленных с оружием не брать, а ни один
казанец оружия не сложил.
     2 октября 1552 года Казань была  повержена, но народ  в лесах по  Волге
оставался  мусульманским.  Тут  бы  надо  было  его   и  крестить,  но  Иван
замешкался,  и  партизанщина  продолжалась   еще  несколько  десятилетий.  А
полумесяц застрял в казанских небесах и до сего дня...
     Два года  прошли в стычках с  Крымом.  Иоанн  наотрез отказался платить
"поминки" -- дань крымским  разбойникам. Те  стали просить пропуск на Литву:
надо же  что-то кушать! Царь не пропустил их  и  запер Перекоп. С непривычки
без грабежа в Крыму сделался голод.
     В 1554 году начались нелады с Ливонией: там протестанты  сгоряча вместе
с католическими костелами попалили  и православные церкви. Переговоры о дани
Москве бестолково тянулись 4 года. В январе 1558 года был предпринят удачный
рейд. Войско  вернулось в Москву, перегруженное  добычей. Вскоре  была взята
Нарва, причем битые  жители запросились в союз нерушимый сами. А там взяли и
Дерпт.
     Страна  крепла  и  расширялась. Не было ни одного  прокола  в действиях
молодого царя. Казалось,  благословение Господне осеняет-таки буйну  голову.
При таком покровительстве  начинало  Иоанну казаться, что делать  нечего  --
дойти до  Парижа  и  прочих стран.  Тем более, что  обязанность на нем такая
лежала по уставу. Он был глава самого главного православного государства. По
определению, он был Человеком No1 в международном сообществе и просто должен
был  вознести  свою десницу над  темными азиатами и  заблудшими европейцами.
Ведь потом, когда Бог  призовет  его к себе, -- что ж ты, Ваня, просидел  на
троне  мягким  задом?  --  то  не  отопрешься и не  оправдаешься непогодой и
недочетом мелких денег.
     Официальная Программа получалась такая.  Крым --  сюда.  Прибалтику  --
тоже, сама просится.  Польшу  и Литву тоже  пора забрать  -- это святое: они
нашей  Киевской  Русью  попользовались,   пора  и  нам  краковской  колбаски
пожевать. Немец у нас уже бит  и еще бит  будет. Потом турецкий  Султан. Это
серьезно.  Но  деваться  некуда -- Царьград  забирать пора.  Это  было  Богу
обещано  громким шепотом  при  свидетелях  со стороны невесты. Турецкому все
время  двулично  помогают французы:  то  Генрихи, то  Филиппы,  то  Людовики
Надцатые. Но напрямую их мушкетеры против наших дровосеков не потянут.
     Ну, а дальше-то что? Теперь гляди на Восток. Отомстить за наших князей,
задавленных при Калке, свято? Святее не бывает. Так что -- даешь  Азию через
Камень. И  в самом Камне уральском тоже добра захоронено  не  весть сколько,
только спугни Хозяйку Медной Горы.
     Вот такая получается  диспозиция.  На первое время. Потому что уже идут
слухи о какой-то совсем уж  дальней, заморской, картофельной земле, о теплых
краях на юг от Иерусалима. О нескольких Индиях и прочих чудесах.
     Такое вот досталось Ивану  хозяйство -- Империя! Ее надо было собрать и
устроить. Следовало судить крещеных и крестить тех, кто не крещен, казнить и
миловать их.  Работы много, но и вся жизнь впереди -- какие наши годы? 26 --
28 лет!  Тициан  еще не брался за кисточку!  Правда,  Лермонтова уже  успели
пристрелить.
     Последовавшие затем неприятности  произошли от  безразмерности  задачи.
Возникли  споры,  с  чего  начать.  Сильвестр  резонно  советовал   оставить
христианскую  Ливонию  на  потом, а сейчас  добить крымских нехристей. Иоанн
уперся. Ему был нужен близкий выход к морю, окно в Европу  и т. д. Да и бить