военнопленных  и пайки  им  выдал  сверх женевской  конвенции, а должен  был
содрать с них иноземную  форму вместе с кожей, живьем зарыть в оврагах. А уж
Сологуба-голубчика, сами понимаете,  торжественно должны были под белы ручки
сопроводить к сосновому пенечку, а не домой к королю, жене и детям.
     И  начал автор  сомневаться  да кручиниться. Как  вдруг  мелькнула-таки
верная мысль  и засияла, очищенная медом и пивом.  Не сам государь  согрешил
милосердной ересью, это его  кто-то подучил, сбил  с пути  истинного! Кто же
это такой светлый  и умный  советовал князю?  Посмотреть бы на  него! Я хочу
видеть этого человека!
     Да вот же он, советник ученый!  Вельможный пан князь  Михайла Батькович
Глинский! И  советовал он правильно, в  соответствии с Чувством. И не было в
его  советах  никакого  гнилого  либерализма.  А  был  холодный  расчет   да
дальнобойный план. Все три захода на Смоленск гундел Михаил на ухо царю, что
нужно Смоленск отдать ему. На прокорм, управление, суд, расправу. Сильно он,
Михаил,  в этих  православно-польских  делах  понимает! Царь  кивал: да, да,
получишь, получишь. Глинский на радостях слал  гонцов к смолянам, уговаривал
да обещал.  Иностранных  пушкарей  из-за бугра  выписал.  Осадой  руководил,
переговоры направлял. Гнев царский смирял: жалел своих будущих  подданных. И
получил шиш  с  маком. Кинули  его. Отправили  на границу, подставиться  под
королевский контрудар.
     Озлобился  Миша. Сразу сел  за  письменный стол и прямо королю написал:
извиняйте,  был  неправ,  готов  обратно.  Одного  не учел  князь.  В России
неумытой --  все наоборот. Тут холопы куда более  господ к грамоте способны.
Вот  он тебе свечку держит, рыло скособочил, мурло  -  мурлом.  А  сам бегло
рыщет мутным бельмом по строкам твоей латыни. Ты письмо с панычем отправил и
спать лег, а он в седло -- и  к боярину Челяднину да князю Голице с доносом.
И вот  тебя уже ловят  на дороге, облапывают да ощупывают и находят ласковые
письма королевские. А там уж ты в железах, в телеге отправляешься в стольный
град Москву. А война без тебя разгорается пуще прежнего.
     Голица и Челяднин, окрыленные успехом и обласканные государем, получили
80  000 (две  тыщи  сороков!) московского войска и храбро ринулись на врага.
Король  смог  собрать  только 30 000 войска под командой православного князя
Константина  Острожского  (запомните  это имя!).  Войска сошлись  под Оршей.
После формальных  переговоров  начались бои.  Польско-литовских русских было
меньше, и они  побежали. Наши русские  отважно пустились вдогонку. Из кустов
по  ним ударила артиллерия  Острожского.  Картечь скосила  толпы  атакующих,
добивать  их  пошла пехота из  засадных полков. Закрутилась мясорубка.  Наши
прыгали  в  речку,  на  них  прыгали  следующие,  все  калечились и  тонули.
Острожский сначала атаковал полки Челяднина. Голица беспокойно наблюдал, как
рубят его товарищей.  А как же ему было не наблюдать, когда  Глинского ловил
он, а  старшим в войско  назначили Челяднина?  Потом Острожский навалился на
Голицу. Теперь отдыхал Челяднин. Его Чувство справедливости тоже не дремало:
он  был старше и  знатнее Голицы, но этого сосунка ему навязали чуть ли не в
одну версту!..
     Король   Сигизмунд   писал   потом  Великому  магистру   Ливонскому   в
благодарность за мудрые советы, что москвичи потеряли только убитыми 30  000
человек. Речка Кропивна была запружена телами и вышла из берегов...
     Тут я вас неожиданно спрашиваю:
     -- Хорош ли был Константин Острожский для Руси?
     --  Что за  дурацкий  вопрос!  Конечно,  плох!  Погубил  30 000  наших,
сволочь, фашист!
     -- А я говорю -- хорош!
     И вы с ненавистью смотрите на меня, пальцы ваши дрожат  на  бердыше, вы
начинаете  орать, обзываться и уже пора нам подраться. Но  я  предлагаю  вам
выложить на стол вашу  масть. И  вы  гордо  бросаете на зеленое библиотечное
сукно 30 000 этих невинно убиенных.
     А я достаю свою бумажку и бью вас так:
     --  Пройдет  ровно  60  лет,  друзья  мои, и  под  Львовом  в  поместье
Константина  Константиновича Острожского,  сына нашего антигероя, на  деньги
Острожских, убежавший от  московской инквизиции  монах Ванька Федоров  будет
денно и  нощно печатать первую воистину русскую книжку -- Букварь. Отсюда ее
повезут возами по всей православной земле...
     Ну, кто более Матери-истории ценен? Наш Букварь или ваши 30 000?
     И вы, конечно, поймете, что проспорили.
     А пока Острожский-отец двинулся на Смоленск. Мелкие городки сдались ему
без боя  при первом известии  о битве при  Орше. Но Смоленск заперся.  Новый
смоленский наместник Василий Шуйский переловил предателей из городской знати
во  главе  с епископом  смоленским за переписку с королем  и  повесил  их на
городской стене.  Нет, по  старому татарскому обычаю епископа-таки пожалели.
Остальные красовались на страх Литве в  государевых подарках: один в шубе  с
царского  плеча,  другой  с серебряным  ковшом на шее --  в довесок к петле.
Такое   оформление   сцены   подействовало   отрезвляюще,  смоляне   отважно
оборонялись от Острожского. Правда, у него и войск-то было всего 6 000.
     Шуйский  заслужил  царскую  похвалу,  кличку  Шубник  и  утверждение  в
должности наместника. Василий удовлетворенно отбыл в Москву.
     Небитыми  оставались  только  крымцы.  Они долго пугали Василия наглыми
посланиями, требованиями прислать всего и побольше,  заявляли, что вообще-то
хозяева всех городов русских -- они. Аргумент был прост. Мы, крымские Гиреи,
-- Орда. Вы,  Москва, -- данники Орды, даром что Золотой, а не крымской. Так
и платите же, сволочи! И подпись: ваш царь и повелитель Такой-то-Гирей. Наши
отнекивались  да  отдаривались. Гордость  держали  за пазухой. Глупые татары
подумали, что, и правда, можно чем-то поживиться, и в 1517 году двинулись на
Русь. 20 000 крымских всадников  пробирались на Тулу, когда князья Одоевский
да  Воротынский обходным маневром обложили  их в лесу.  Убиты были почти все
татары.  Царь   с  боярами  долго  думу  думали,  разрывать   ли   с  Крымом
дипломатические отношения или как? Решили продолжать корешеваться,  как ни в
чем не бывало. Чтобы Крым совсем уж не попал под Литву.
     Антипольская  коалиция тем  временем  распалась, потому что Василий  не
хотел содержать на свои деньги  тевтонское войско  и зарплату ему задерживал
до  начала военных действий, а немцы без  денег  завоевывать себе Польшу  не
спешили. Император Максимилиан  тоже  заговорил о мире. Потянулись трусливые
переговоры.
     Тем временем Сигизмунд перешел  в наступление, был бит и отступил.  Это
дало повод Василию потребовать новых уступок. Он вдруг  во весь  голос  стал
домогаться Киева,  Полоцка, Витебска --  всей  старой  Руси.  В Европе уже и
забыли, чей раньше был Киев, и удивленно таращились на Москву. Австрияки для
отговорки  попросили  на будущее  взамен Киева половину каких-то  московских
северных  земель, но  поняты  не  были. Союзные послы  уныло разъезжались из
Москвы. Хоть для какой-нибудь чести просили они  забрать с собой  Глинского,
но  царь и  этой  малости  им не дал. Глинский-де  страшный  злодей, был уже