31 мая 1477 года в Новгороде "встал мятеж". Захар Овин оговорил Василия
Никифорова, что тот  в  Москве  присягнул князю против  Великого  Новгорода.
Собралось  вече,   злость  против  Москвы   вскипела   выше   куполов  Софии
Новгородской.  Никифорова порубили  на части.  Злость  не  утихла.  Порубили
доносчика Овина. Злость упала до отметки  ручного  боя. Побили до полусмерти
промосковских  бояр.   Остальных  подозреваемых  помиловали,  взяли   с  них
формальную присягу. Злость  спала, но осталось отчаяние от безвыходности, от
слабости   и  предательства   западных   покровителей.   Подколенной  дрожью
напоминала  о  себе страшная  далекая  Москва. "С этого времени, --  вздыхал
Писец,  --  новгородцы взбесновались, как пьяные,  всякий толковал свое, и к
королю  опять захотели".  К  Иоанну  были  миром отосланы его наместники.  В
напутствие новгородцы, как бы  извиняясь,  говорили, что уж лучше будут жить
по старине. Они надеялись, что Москва махнет на них рукой...
     Итак, повод был налицо. Иоанн заручился благословением матери, братьев,
бояр и митрополита. Стал собирать войско. В Новгороде всполошились,  послали
за "опасными грамотами" для проезда в Москву своих послов. Но Иоанн выслал в
Новгород "складную" грамоту о том, что прошлое крестное целование отменяется
потому-то  и потому-то. Видите, как просто. Не надо плевать  в пол, не  надо
перекладывать грех на попа-самоубийцу. Просто написал казенный документ -- и
свободен!
     30 сентября московское войско двинулось  на Новгород, а  10 октября уже
ночевало в Торжке. Тут в  ноги  князю упали новгородские  бояре Клементьевы.
Они ехали за опасной  грамотой, да не доехали. А теперь просились в службу к
Иоанну  против  Новгорода. Предательство --  добрый знак! Новгородцы снова и
снова  посылали  за  опасными  грамотами. Но "опасчиков"  сажали  в  обоз, в
Новгород  коварно писали, что "опас" уже  дан,  не давать же другой! А  куда
ваши опасчики подевались, то Бог весть!
     Иоанн подкрался к Новгороду на 120 верст, потом на 50, потом на  30. По
новгородским волостям "ходил меч и  огонь". Владыка новгородский Феофил упал
в ноги князю, стал упрашивать  и умаливать, клясться в верности. Князь молча
отвернулся  от  посла, но  велел позвать  его обедать. Опять повезли  взятки
московским боярам. Опять стали соглашаться на неволю. Иоанн молчал, но полки
неумолимо  придвигал  к проклятому городу.  Были  взяты ближние монастыри  и
Городище. Прямо на ходу продолжались  переговоры  с новгородскими послами. В
общем, это был пустой  базар для отвода глаз. 27  ноября  новгородцы увидели
своих послов, возвращавшихся ни с чем, а за ними переходило замерзший Волхов
московское  войско.  Началась  осада.  Московские  отряды  посменно   ходили
кормиться по  волостям.  Новгородцы голодали.  Каждые три дня владыка Феофил
осмеливался снова просить у государя милости.
     -- Я не пойму, чего  вы просите, -- грозно  ворчал Иоанн, -- я  сказал:
теперь у вас будет мое государство, как на Низу, в Москве.
     -- Ой,  да  мы ж низового государства не знаем и  не умеем,  -- лукавил
Феофил.
     -- Государство наше таково, -- милостиво разъяснял  Иоанн,  -- вечевому
колоколу  в Новгороде не  быть,  посаднику  не  быть, а государство все  НАМ
держать, селами НАМ владеть, как владеем в Низовой земле.
     Поняли новгородцы, что свободе  их конец.  Или конец жизни. Да тут  еще
слух прошел, что  государь всех новгородцев выведет  с  их  заразной земли в
свои волости. Шесть  дней думали, как быть.  Потом согласились  остаться без
колокола, веча и посадника. Но  остаться. Чтобы государь никого в  неволю не
угонял.
     -- Ладно, -- согласился государь, -- не  буду. Хотите -- верьте, хотите
-- нет.
     Новгородцы  обнаглели, стали  добавлять  мелкие пожелания, требовать  с
князя крестного целования. Князь гордо отказался. Подходило Рождество. Послы
стали  проситься  домой  подумать  и попраздновать в  кругу семьи.  Князь не
пустил. 29  декабря послы стали  просить хоть какого-нибудь  решения. Послов
впустили к князю. Он сказал им: "Чего вы просили насчет суда и службы, тем я
вас   жалую".  Послы  обнадеженные  пошли  восвояси.  Но  скоро  их  нагнали
московские бояре и  передали  слова  Горбатого,  что  Новгород должен отдать
Москве все волости и села. Опять  в Новгороде начались совещания, предлагали
князю   часть  волостей,  торговались  из-за   монастырей  и  дани.  Кое-как
договорились,  и  13 января 1478  года  была совершена  "присяжная  запись".
Боярин  Иван  Патрикеев  провел  собрание  "лучших"  новгородцев  в закрытой
палате. Веча на площади больше не было. После объявления условий компромисса
новгородцы были  приведены к присяге.  По  окраинам  новгородским  поскакали
московские  дьячки и офицеры, заставляли  бояр да "детей  боярских" целовать
крест на верность Горбатому. Итоговый документ  -- присяжная грамота  -- был
скреплен 58 печатями. Наместниками Иоанна в  Новгороде были назначены братья
Оболенские -- Ярослав и Иван Стрига. Сам князь в Новгород въезжал только два
раза  на   короткое   время,  потому   что  на  улицах  поверженного  города
свирепствовал мор.
     5 марта Иоанн вернулся  в Москву. Он привез  с собой пленников -- Марфу
Борецкую и еще семерых  новгородских заводил. В обозе  князя звякал накрытый
рогожкой священный символ новгородской вольницы -- вечевой колокол. Марфу со
товарищи  отправили в тюрьму, а колокол подвергли высшей  мере  наказания --
казни  через повешение.  Ранним московским утром 6  марта  1478 года  он был
вздернут на кремлевскую колокольню -- "звонить вместе с другими колоколами".
     Тоска  новгородская  не  унималась. Никак не  могли понять в  Новгороде
нового  бытия.  Дурью   казалось  новгородцам  после   600  лет   республики
отчитываться по мелочам,  черт ее знает,  в  какую Москву. Их  великий город
привык вести  собственную  экономическую  и  внешнюю политику. В  культурном
плане Новгород  всегда  оставался русским.  Его  хозяйство  было  обозримым,
управляемым,  эффективным. Перспективы перед ним открывались  европейские. И
вот -- Москва. Нет, с этим мириться было нельзя.
     А Москву  продолжали терзать внутренние распри, предавали и подставляли
хранимые  про  запас  ордынские   ханы.   Москва  отвлеклась  от  Новгорода.
Новгородцы  снова  стали  пересылаться  с Казимиром  Литовским.  Складывался
опасный  союз  Новгорода  с  Литвой   и  частью  Золотой  Орды.  Дело  могло
закончиться походом объединенных сил на Москву.
     Здесь просматривается аналогия с мотивами битвы при Грюнвальде.  Москва
стала реальной угрозой самостоятельности  своих "малых" европейских соседей,
она заняла место павшего жандарма -- Тевтонского Ордена.
     Иоанн снова  пошел на  Новгород, как бы  "миром".  Стояла поздняя осень
1478 года --  удобное время для провоза артиллерии по льду новгородских рек,
озер и болот.  Горбатый  снова  хитрил: ехал сам по себе,  в сторонке. Армия
спешно  собиралась и двигалась на северо-запад под  командованием  его сына,
будто  бы  на  немцев.  Новгородцы  разгадали маневр и  заперлись  в городе.
Московские приверженцы стали бежать к Горбатому. Архиепископ послал к Иоанну
за опасными грамотами для  беглецов. "Я сам --  опас для невинных и государь