приговорен к  казни,  но вдруг запросился к митрополиту с  покаяньем, что на
самом  деле  он  католик --  когда-то  в студенческой  молодости,  в  Италии
позволил собутыльникам себя неправильно крестить, а теперь просит взять  его
обратно в  православие. И  поэтому митрополит Глинского царю не отдает,  все
допытывается:  "А  не под страхом ли  смерти ты, Миша,  волынишь?  Может, ты
неискренен в своем Чувстве? Так давай, мы лучше тебя  казним. Душе  твоей от
этого будет спокойней..."
     Прошли годы борьбы и побед. Много раз били крымцев и казанцев, литовцев
и  своих --  плохих  русских в Полоцке, Опочке  и  пр.  Казнили и  сдавали в
монастыри собственных бояр да дворян. И о себе не забывали.
     В 1525 году  царь развелся  с  первой  женой,  Соломонией, и  через год
женился  на  племяннице блудного  Михаила -- Елене Глинской. Осмотревшись во
дворце, Елена через ТРИ года (25 августа 1530 г.) родила нам Иоанна (пока не
надо вздрагивать, он был вполне безобидным и симпатичным  младенцем). Однако
с  рождением маленького Ивана  Васильевича  цифра три стала играть  какую-то
странную роль в жизни царской фамилии. Как пить дать, таким образом покойный
Иоанн Третий предостерегал своих потомков, чтоб не очень-то расслаблялись.
     Когда  будущему  Императору,  --  а  я  берусь  доказать  императорство
Грозного -- минуло три года, отец его Василий заболел. Поехал он  в сентябре
с любимой женой на любимую охоту, да  по дороге на левом "стегне" вскочила у
него багровая болячка  с булавочную  головку.  По ходу путешествия царь  еще
бывал на пирах у местной знати, но выпивалось уже без удовольствия и до бани
доходилось  "с   нуждой".  Охота  не  ладилась,  зверь   непонятным  обычаем
ускользал. Сначала царь еще выдерживал пару верст в седле, потом и за столом
сидел на подушках, а там и слег вовсе.
     Приехал  Михаил  Глинский  с  двумя  иностранными  врачами.  Стали  они
прикладывать к  болячке  верное средство -- пшеничную муку с пресным медом и
печеным луком.  Болячка стала "рдеть и  загниваться". Потянуло  царя с охоты
обратно. Понесли его "боярские дети  и  княжата" на руках, донесли до Волока
Ламского.  Изнемогли, но тащить волоком опасались. Чувствуя, что дело дрянь,
царь послал сразу двух Писцов в Москву за духовными  грамотами --  отцовой и
своею. Хотелось ему бросить взгляд на завещания:  чего  из отцовских наказов
он не исполнил и чего сам в здравой памяти потомкам завещал. Писцы сбегали в
столицу быстро и тайно. Тайно же грамоты были царю и читаны. От этого чтения
ему  и вовсе  стало  плохо, и велел он свою грамоту сжечь.  Новую  сам  царь
составить не  мог и  созвал  думу из бояр, оказавшихся с  ним на охоте. Пока
судили    да   рядили,   пока   тужились   в   непривычном   демократическом
делопроизводстве,  у царя из боку выскочил гнойный стержень и вытекло больше
таза гноя.  Приложили  "обыкновенной  мази",  и  опухоль  спала.  Царь  стал
надеяться  доехать   до  Москвы.   Соорудили   носилки-возилки   с  постелью
("каптану").  Поехали.  По  дороге в  храмах  царь  слушал службу,  лежа  на
паперти: стоять не мог.
     В  Москву  решили  въехать  тайно  --  в  столице как  раз  полно  было
посольств, и не хотелось, чтобы заграница  знала, что царь  у  нас больной и
недееспособный. Царь решил перепрятаться от послов в своей подмосковной даче
Воробьево и  въехать в  Кремль  ночью, тайком  от зевак  и репортеров. Стали
строить особый мост  через  Москву-реку у  Новодевичьего  монастыря. Строили
очень быстро, поэтому при въезде "каптаны" мост обломился. Стража еле успела
подхватить  "каптану"  на  руки  и обрубить  упряжь.  У  царя  не  было  сил
сердиться.  Въехал  он  в Москву  на пароме.  В Кремле снова  засели  писать
завещание, но  царь  сбивал  с  праведного дележа,  --  "все  его мысли были
обращены к иночеству".
     Настал звездный час Михаила Глинского.
     "Ты бы, князь Михайло Глинский, за сына моего Ивана и за жену мою, и за
сына моего князя Юрья кровь свою пролил и тело свое на раздробление дал!" --
приказывал больной.
     "Конечно, дам на раздробление, как не дать!"  -- кивал бывший государев
вор.
     Успокоившись,  стал  царь спрашивать Глинского, чего  бы такого  в рану
пустить, чтобы дурного духу не было на весь Кремль.
     -- Обычное дело,  -- отвечал Глинский, -- обождавши  день-другой, можем
пустить  в рану водки. В  чудодейственность этого русского средства верилось
легко,  и стал царь допрашивать врачей, а  нет  ли какого  лекарства,  чтобы
излечиться вовсе? Глинский обиделся:  зачем же  так! Его иностранная команда
сразу отрезала царю: никак невозможно!
     Тут  уж попы распихали всех,  обложили царя  "запасными  дарами", стали
петь, записывать  духовное  завещание, какому монастырю что  причитается.  В
общем, стали играть свою игру.
     Последние  часы  Василия  прошли  в  усилиях  спасти  душу: его  успели
постричь в  монахи под именем Варлаама.  Скончался  он  в ночь  со  среды на
четверг 3 декабря 1533 года -- уж не в три ли часа по полуночи?
     Василий умер,  и поп  Шигона  божился  потом, что  видел, как  изо  рта
покойного  вылетела душа в виде "тонкого облака".  Писец, строчивший обычные
охи  и  ахи, что могилу царю вырыли  рядом  с могилой Горбатого, да что гроб
привезли каменный, да что царицу, "упавшую замертво", несли на санях, да что
били  в  большой  колокол (а  новгородский  и  псковский  при  этом злорадно
помалкивали!), записал для нас и рассказ Шигоны о душе.




        Елена Глинская. Правление Женское

     Василий  умер,  но успел оставить распоряжение,  что правительницей при
младенце Иоанне  должна быть вдова Елена. Все  было подробно  оговорено: как
трем приближенным лицам -- Михаилу Юрьеву, Глинскому  и Шигоне --  при Елене
быть, как им к ней входить.
     "Входить" мы должны понимать как хождение с докладами", -- оговаривался
деликатный Историк, чтобы мы не подумали чего дурного.
     Но надо  было  и маленького Иоанна короновать.  Пропели  многия леты по
церквям,  благословили ребенка  на  великое княжение, по  городам  поскакали
лейтенанты  принимать  у  народа присягу новому  царю.  Присягнули Иоанну  и
дядья,  которые  от власти будто  бы  отказались, но  вполне превозмочь свои
Чувства по обыкновению не могли.
     Василий заранее уговаривал  братьев не лезть в цари, они кивали, но бес
их не  оставлял. Начались переезды удельных князей от одного васильева брата
к другому, и Елена заволновалась.
     Как черти из  бутылки, выскочили  и претенденты  на  заполнение вдовьих
пустот. Елена "сблизилась"  с князем  Иваном  Овчиной-Телепневым-Оболенским,
который  сразу  стал  мешать  Михаилу  Глинскому  "отдавать  свое   тело  на