вам плохих чувств при  расставании.  Как  видите,  я  не  очень  суровый
следователь. Вы могли бы попасть и к худшему. Скажу вам по секрету, - он
прикрыл  рот  рукой,  -  медицинский  советник,  когда  вызывал  меня  к
телефону, перепутал мою фамилию.
   Он звонко  рассмеялся.  И  Бальрих,  пожимая  протянутую  руку,  тоже
расхохотался.
   - Эта комната,  надеюсь,  понравилась  вам.  Ведь  и  комнаты  -  вы,
наверно, слышали об этом - не все у нас такие приятные... Кстати, я  еще
кой о  чем  хотел  спросить  вас,  -  поспешно  проговорил  врач,  -  не
представляется  ли  вам  иногда  что-нибудь  такое,  чего,   как   потом
оказывается, на самом деле и не было?
   - Вы хотите сказать, видения? Нет! - возмущенно ответил  Бальрих.  Но
тут же вспомнил один случай, и ему стало страшно. Неужто там,  на  вилле
"Вершина", видение все-таки было?
   - А это плохо? - спросил Бальрих.
   - Расскажите мне все спокойно! Может быть, вы долгое  время  голодали
или переутомились?
   - Нет, - отвечал Бальрих, глядя  перед  собой,  -  видение  появилось
потому, что я желал его...
   - Желанные  видения  могут  быть  у  каждого  не  вполне  счастливого
человека или много ожидающего от жизни. Как это случилось? Расскажите!
   Но Бальрих молчал. "Я  видел  Лени  богатой  и  прекрасной  на  вилле
"Вершина". Это была мечта, но более реальная,  чем  все  вы.  И  вот  вы
хотите, чтобы я в сумасшедшем доме выдал вам мою  драгоценнейшую  мечту.
Фу, черт!" Прежде чем Бальрих осознал, что делает, он топнул ногой,  изо
всех сил ударил по платяному шкафу  и  выругался.  Врач  слегка  покачал
головой.
   - Видите, все-таки прорвалось, - сказал он неодобрительно и, заметив,
что Бальрих совсем уничтожен, добавил: -  Ну,  больше,  надеюсь,  вы  не
поддадитесь.
   Он направился к двери, но вдруг остановился.
   - Кто крикнул "вор"? - спросил он.
   Бальрих взглянул на врача.
   - Меня никто не может назвать вором. Но я, - сказал он  презрительно,
- знаю их немало.
   Врач кивнул и удалился.
   Некоторое время  Бальрих  сидел,  настороженно  прислушиваясь,  потом
принялся ходить по комнате все быстрее и быстрее. Наконец-то  ему  опять
все разрешено - поднять руки, передвинуть стол.  Он  высунулся  в  окно.
Можно было коснуться верхушек деревьев, но сквозь густую листву никак не
разглядишь, там внизу. Вдруг ему пришло на ум, что в таких домах  бывают
отверстия в двери и в стенах, однако он не нашел  ни  одного.  Затем  он
стал упрекать себя, что слишком многое  открыл  этому  шпиону.  Если  бы
молчать, только молчать, - какое тогда оружие можно дать им  в  руки?  А
вместо этого ты выдал им самое сокровенное - из страха, потому что у них
в руках власть. Самое страшное злоупотребление властью произошло  именно
здесь, у него на глазах, когда его чистейшую грезу  обследовали  в  доме
для умалишенных.
   Теперь Бальрих понял, что  аромат,  доносившийся  из  сада,  был  тот
самый, уже знакомый ему запах цветущих лип - он слышал  его  год  назад,
когда едва не покончил с собой, решив повеситься на первом суку. "Аромат
судьбы, - подумал он. - Сколько пережито с тех пор,  сколько  пережито!"
Растянувшись на диване, он лежал в раздумье, пока не наступили  сумерки,
радостно  размышляя  о  своей  миссии,  о  своей  борьбе;  тебе,   тебе,
избраннику, предназначено  это  свершить.  Рази  же  их,  избавитель,  в
Гаузенфельде и далеко за пределами его, по всей стране,  во  всем  мире.
Именно в больнице, только потому, что ты очутился здесь, понял  ты,  как
они надеются на тебя  и  как  другие  тебя  боятся!  Вот  оно  -  высшее
мгновение жизни! Они думали тебя уничтожить, а между  тем  ты  стал  еще
сильнее.
   Отвыкнув от сна, Бальрих ощутил в темноте особый прилив бодрости.  Он
включил свет и вдруг увидел перед собой широкие плечи, голову с  большим
выпуклым лбом, узкое, осунувшееся лицо.
   И он испугался, перед ним был чужой человек. "Неужели это  и  вправду
твое лицо?" Он помнил его еще квадратным, как колода. "Неужто у тебя уже
было столько дум и забот, бедняга? Забот о делах столь  отдаленных,  что
ты еще не скоро увидишь их целительный  исход.  И  сколько  же  придется
ждать?"
   "Я не переживу этого, - подумал он, цепенея от ужаса. - Я знаю  лучше
их, что со мной. Они называют это манией величия и манией преследования.
Но они еще не знают, что  у  меня  уже  было  искушение  наброситься  на
Фишера, а потом на медицинского советника. И вот сегодня я не  выдержал.
Этот дом действует на меня. Я погиб".
   И, закрыв лицо руками, он опустил  голову,  словно  молился.  Страшно
находиться здесь, но и не менее страшно выйти  отсюда  одиноким  на  всю
жизнь, и неизвестно, хватит ли у тебя силы выдержать - выдержать  борьбу
с целым миром?
   Тут голос бога в его душе сказал: "Ты не один, и твоя  миссия  -  это
миссия всех. Все вы должны подняться до вершин разума, опираясь друг  на
друга, - все как один. И нищий Динкль так же достоин этого".
   Уже рассветало. Бальрих уснул.
   Проснувшись, он почувствовал  ту  же  усталость  и  смятение,  что  и
накануне. Блуждание мыслей сменялось забытьем, продолжавшимся часть  дня
и всю ночь, и как  только  первые  лучи  солнца  заглянули  в  окно,  он
потребовал врача. Оказалось, что тот уже ждет его в саду.
   Сад был полон зелени - зеленые дорожки, зеленый высокий дощатый забор
вокруг. Кругозор был очень тесен - всюду густой кустарник  или  деревья,
склонявшие зеленокудрые вершины до  самой  земли.  Кто  быстро  пробегал
здесь по траве, кто шествовал важно. Но только один обитатель этого дома
дольше других оставался на виду. Он стоял в самом конце  сада,  худой  и
длинный, пронзив взглядом зеленоватый воздух, и воздев неподвижную руку,
приветствовал небо.
   К Бальриху подошел молодой белокурый врач.
   - Я позвал вас сюда, господин Бальрих, потому что решил отпустить. Вы
будете удивлены, так как сами понимаете, что  еще  совсем  недавно  вели
себя довольно странно. И после вы были  очень  возбуждены,  но  потом  я
видел вас спящим и убедился, что у вас все  в  порядке.  Если  вы  опять
когда-нибудь почувствуете переутомление, я разрешаю вам  прийти  сюда  и
выспаться!
   - И это все? - спросил Бальрих.