неравны также кары. Будут  грешники  жаловаться  на  невыносимый  холод,  на
неугасимый огонь, на непереносимый  мрак,  зловоние,  на  вечные  побои,  на
дьявольские лица, на то, что отчаялись во всем добром. Будут они  молить  со
слезами на глазах, со скрежетом зубовным, задыхаясь от смрада, со стенаньями
в голосе, шумом оглушающим в ушах, трепетом рук и ног. От великой боли будут
они пожирать собственный язык, будут просить себе смерти, охотно  соглашаясь
умереть, но не смогут они умереть, ибо смерть будет бежать их, а муки  их  и
пытки станут день ото дня тяжелее и больше. Вот тебе,  господин  мой  Фауст,
ответ на третий вопрос, и согласуется он с первым и вторым.
     "В-четвертых и в-последних, хочешь ты иметь от меня  ответ  на  вопрос,
который относится к богу: смилуется ли господь  над  осужденными  на  адские
муки. Как бы это ни было, чтобы дать ответ на твой  вопрос,  я  хочу  сперва
ознакомить тебя с адом и его сущностью, сообщить тебе,  как  он  был  создан
гневом господним, и потом посмотреть, не  можем  ли  мы  на  этом  построить
некоторые положения. Хотя, дражайший Фауст, это будет  противоречить  твоему
обету и клятвенному обещанию, все же тебе будет дан  ответ.  Ты  спрашиваешь
напоследок, могут ли  грешники  вновь  снискать  милость  божию?  На  это  я
отвечаю: НЕТ {27}. Ибо все те, кто обретается в аду, кого  отринул  господь,
там навеки останутся и пребудут в гневе господнем и немилости, там, где  нет
навсегда никакой надежды. А если бы они могли снискать  милость  божию,  как
мы,  духи,  на  это  все  время  рассчитываем  и  надеемся,  тогда  бы   они
возрадовались и вздыхали об этой минуте. Но столь же мало, как  бесы  в  аду
могут надеяться в своем падении и несчастье на милосердие  божие,  столь  же
мало могут надеяться и грешники. Ибо здесь не на что надеяться.  Их  мольбы,
вопли и вздохи не будут услышаны, и их пробужденная совесть  будет  наносить
им удары в лицо. Император, король, князь, граф или другие  правители  будут
сокрушаться: ах, если бы они не тиранствовали и здесь  на  земле  не  давали
волю своим прихотям, тогда бы могли они  снискать  милосердие  божие!  Богач
будет говорить: если бы он не был скупцом, щеголь - если бы он не предавался
роскоши, прелюбодей и развратник - если бы он не творил прелюбодеяние,  блуд
и непотребство; пьяница, чревоугодник, игрок, богохульник, клятвопреступник,
вор, грабитель, убийца и подобные им  будут  помышлять:  о,  если  бы  я  не
наполнял каждый день свое  чрево  едой  и  питьем,  предаваясь  излишествам,
сладострастию и жадности, если бы я не богохульствовал, не нарушал  присягу,
не крал, не грабил, не убивал и не совершал подобных грехов, тогда я мог  бы
надеяться на прощение; но грехи мои перешли меру того, что  может  быть  мне
отпущено, поэтому я вполне заслужил  эту  адскую  кару  и  муку  и  не  могу
надеяться снискать милость божию.
     "Потому-то, господин мой Фауст, должен ты знать, что осужденным  нечего
ждать, что придет время или срок их избавления от этих мучений. Если бы была
у них надежда хотя бы каждый день черпать в море по одной капле,  пока  море
не высохнет, или насыпать гору песку вышиною до  самого  неба  и  носила  бы
птичка {28} с этой горы в год одну песчинку величиной с горошину и была бы у
них надежда, что расточится эта  гора  и  будут  они  прощены,  и  тогда  бы
радовались они этому. Но нет надежды, что бог о них вспомнит и смилуется над
ними. Нет, они будут лежать в аду, как мертвые кости, смерть и совесть будут
их грызть, и пылкая их вера, с которой они тогда впервые обратятся  к  богу,
не будет услышана и вспомянута. О, если бы мог ты обретаться в  аду  до  той
поры, пока все горы до одной рухнут и сойдут со сроих мест, пока все камни в
море высохнут! Но легче слону или верблюду пройти через игольное ушко и  все
дождевые капли пересчитать, чем получить надежду на прощение.
     "Итак, короче, господин мой Фауст, вот тебе мой четвертый  и  последний
ответ. И знай, если ты в другой раз спросишь меня о  подобных  вещах,  я  не
стану тебя слушать, ибо я не обязан тебе говорить о подобном. И оставь  меня
с такими вопросами и рассуждениями в покое".
     На этот раз пошел доктор Фауст от своего духа в  полной  меланхолии,  и
был он в сильном замешательстве и сомнении. Сегодня решал  он  одно,  завтра
другое, думал об этих вещах день  и  ночь,  но  не  мог  прийти  к  твердому
решению, ибо, как сказано выше, слишком крепко дьявол им  завладел,  слишком
он закоснел, слишком слепо предался он дьяволу. К тому же, когда он  остался
один и захотел размыслить  над  священным  писанием,  принял  дьявол  личину
красивой женщины, стал его обнимать и творить с ним всякое непотребство, так
что вскоре забыл он божественное слово и развеял его по ветру и укрепился  в
своих злых помыслах.

17
              Другой вопрос, о котором Фауст беседовал с духом

     Доктор Фауст снова призвал своего духа и пожелал задать  ему  еще  один
вопрос, чтобы он и на этот раз удовлетворил его желание. Духу  это  пришлось
очень не по вкусу, однако на этот раз решил он ему  повиноваться.  Когда  он
прежде говорил ему о том, дух наотрез отказывался, теперь же явился он снова
и решил удовлетворить его желание, но уже в последний раз. "Ну,  что  же  ты
хочешь от меня?" - сказал он Фаусту. "Я хочу, -  сказал  Фауст,  -  услышать
ответ на мой вопрос, а именно: если  бы  ты  сам  был  на  моем  месте,  был
человеком, сотворенным богом, что бы ты стал  делать,  чтобы  быть  приятным
богу и людям?".
     Дух усмехнулся и сказал: "Господин мой Фауст, если бы  я  был  сотворен
человеком, как ты, я бы склонялся перед богом, покуда во мне было бы дыхание
человеческое, и старался не возбудить прошв себя гнева божьего.  Я  следовал
бы сколь возможно его ученью, закону и заповедям, призывал бы  и  прославлял
его, хвалил и возносил, чтобы быть господу угодным и любезным,  и  знал  бы,
что после своей кончины достигну вечного блаженства, славы и великолепия".
     На это доктор Фауст сказал: "Я, однако же, этого не делал".
     - Поистине ты этого не делал, - сказал дух, - но отступился  от  своего
создателя, который тебя сотворил, дал тебе язык, зрение  и  слух,  чтобы  ты
разумел его волю и стремился к вечному блаженству. От него  ты  отрекся,  ты
употребил во зло дивный дар твоего разума, ты отказался от бога  и  от  всех
людей, и в этом тебе  некого  винить,  как  только  свои  дерзкие  и  гордые
помыслы, ради которых ты потерял лучшее свое  сокровище  и  драгоценность  -
царство божие;
     - Да, - сказал доктор Фауст, - увы,  это  так!  Однако  хочешь  ли  ты,
Мефостофпль, быть на моем месте человеком?
     - Да, - отвечал дух  со  вздохом,  -  и  не  стал  бы  с  тобою  о  том
препираться, ибо если бы я согрешил против бога, то мне поддержкой  было  бы
его милосердие.
     Доктор Фауст ему отвечал:
     - Так и мне еще не поздно было бы исправиться.
     - Да, - сказал дух, - если  бы  ты  еще  мог  от  своих  черных  грехов
обратиться к милосердию божьему. Но теперь уже поздно. И божий гнев  лег  на