может быть важнейшей политической задачей времени, в котором мы живем, - нам
придется разорвать накопленные стереотипы эры Второй волны. И  нам  придется
снова продумать политическую жизнь с точки зрения трех ключевых принципов.
   В  действительности  они  вполне  могут  оказаться  коренными  принципами
завтрашних правительств Третьей волны.



   Власть меньшинств

   Первый еретический принцип правительства Третьей волны -  принцип  власти
меньшинств.   Он   предполагает,   что   правление   большинства,   ключевой
легитимизирующий принцип эры Второй волны, все больше  [660]  устаревает.  В
расчет принимается  не  большинство,  а  меньшинства.  И  наши  политические
системы должны все больше отражать этот факт.
   Выражая верования своего  революционного  поколения,  именно  Джефферсон,
снова он, утверждал, что  правительства  должны  вести  себя  в  "абсолютном
согласии с решениями большинства". Соединенные Штаты и Европа - еще на  заре
эры Второй волны - только начинали долгий процесс, который  в  конце  концов
превратил  их  в  индустриальные  массовые  общества.  Концепция   правления
большинства полностью соответствовала нуждам этих обществ.
   Сегодня, как видим, мы оставляем индустриализм позади и быстро становимся
демассифицированным обществом.  Вследствие  этого  все  труднее  -  а  часто
невозможно - мобилизовать большинство или даже правящую коалицию. Вот почему
Италия в течение шести месяцев, а Нидерланды в течение пяти жили вообще  без
правительств. В Соединенных Штатах, утверждает Уолтер Дин Бернхэм, политолог
из Массачусетского Технологического института, "я не вижу сегодня основы для
какого-либо положительного большинства по какому-либо поводу"(3).
   Поскольку от этого зависит их легитимность,  элиты  Второй  волны  всегда
претендуют  на  то,  что  говорят  от   имени   большинства.   Правительство
Соединенных Штатов было "представляющим народ... созданным народом... и ради
народа". Советская  коммунистическая  партия  говорила  от  имени  "рабочего
класса". Господин Никсон заявлял, что представляет американское  "молчаливое
большинство"(4).  И   сегодня   в   Соединенных   Штатах   неоконсервативные
интеллектуалы нападают на требования  недавно  поднявших  голос  меньшинств,
таких как черные,  феминистки,  чиканос,  и  претендуют  [661]  на  то,  что
выступают в интересах  огромного,  прочного,  умеренного,  придерживающегося
золотой середины большинства.
   Расположившись в  крупных  университетах  северо-востока  и  мыслительных
резервуарах в Вашингтоне, редко ступая в такие места, как  Мариетта,  Огайо,
или  Салина,  Канзас,  ученые-неоконсерваторы,  очевидно,  считают  "Среднюю
Америку" огромной немытой единой "массой" более  или  менее  невежественных,
антиинтеллектуальных  "синих  воротничков"  в  защитных  шлемах   и   "белых
воротничков", живущих в пригородах. Однако эти группы намного менее едины  и
бесцветны, чем кажется  интеллектуалам  и  политикам  на  расстоянии.  Найти
консенсус в Средней Америке так же трудно, как и везде - в лучшем случае это
мерцающий,  перемежающийся  консенсус,  ограниченный  очень   малым   кругом
проблем. Неоконсерваторы вполне могут одевать  свою  политику,  направленную
против меньшинств, в мантию скорее мифического, чем реального большинства.
   В действительности то же самое верно и  для  другого  края  политического
спектра.   Во   многих   западноевропейских   странах   социалистические   и
коммунистические партии заявляют,  что  говорят  от  имени  "рабочих  масс".
Однако чем дальше мы уходим за пределы индустриального  массового  общества,
тем менее разумны предположения марксизма. Ведь и массы, и классы во  многом
теряют свое значение в возникающей цивилизации Третьей волны.
   Вместо высоко стратифицированного общества, в котором  несколько  крупных
блоков   объединяются,   чтобы   сформировать    большинство,    мы    имеем
конфигуративное общество  -  общество,  где  тысячи  меньшинств,  многие  из
которых временны, кружатся в водовороте и  [662]  образуют  абсолютно  новые
преходящие  модели,  редко  объединяющиеся  в  51%  консенсус   по   крупным
проблемам. Продвижение цивилизации Третьей волны, таким  образом,  ослабляет
саму легитимность многих существующих правительств.
   Третья волна также бросает вызов всем нашим условным допущениям по поводу
отношения правления большинства к социальной справедливости. Здесь, как и во
многих других областях, мы наблюдаем  поразительную  историческую  перемену.
Всю эру цивилизации  Второй  волны  борьба  за  правление  большинства  была
гуманистической и освободительной.  В  остающихся  индустриальными  странах,
подобных сегодняшней Южной  Африке,  это  по-прежнему  так(5).  В  обществах
Второй  волны  правление  большинства  почти  всегда   означало   прорыв   к
справедливости для бедных. Ведь бедные были большинством.
   Однако сегодня в странах, сотрясаемых Третьей волной,  часто  все  совсем
наоборот. У настоящих бедных нет, как правило,  численного  преимущества.  В
большинстве стран они - как и все остальные -  стали  меньшинством.  И  если
исключить экономический Холокост, останутся таковым.
   Следовательно, правление большинства  уже  не  адекватно  не  только  как
легитимизирующий гуманизирующий принцип в  обществах,  вступающих  в  Третью
волну.
   Идеологи  Второй  волны  стандартно   оплакивают   разрушение   массового
общества. Не видя в этом обогащенном разнообразии возможности  для  развития
человечества,  они  склонны  нападать  на  него  как  на  "фрагментацию"   и
"балканизацию" и приписывать  его  усилившемуся  "эгоизму"  меньшинств.  Это
тривиальное  объяснение  подменяет  причину  следствием.   Ведь   усили[663]
вающаяся активность меньшинств - не результат внезапно вспыхнувшего эгоизма,
а помимо прочего, отражение нужд новой  системы  производства,  которая  для
самого  своего   существования   требует   намного   более   разнообразного,
разноцветного, открытого общества, отличного от того,  какое  мы  когда-либо
знали.
   Смысл этого факта огромен.  Например,  когда  русские  пытаются  подавить
новое  разнообразие  или  не  допустить  политического  плюрализма,  который
приходит вместе с ним, они  в  действительности  (используя  их  же  жаргон)
"заковывают в кандалы средства производства" - они замедляют экономическую и
технологическую  трансформацию  общества.  Мы,  в  некоммунистическом  мире,
сталкиваемся с тем  же  выбором:  мы  можем  либо  сопротивляться  толчку  к
разнообразию в тщетной последней попытке спасти наши политические  институты
Второй волны, либо  признать  разнообразие  и  соответственно  изменить  эти
институты.
   Первую стратегию можно осуществить только  тоталитарными  мерами,  и  она
должна привести к  экономическому  и  культурному  застою;  вторая  ведет  к
социальной эволюции и основанной на меньшинствах демократии XXI в.
   Чтобы вновь создать  демократию  в  условиях  Третьей  волны,  нам  нужно