было  и  пяти  лет,  когда  однажды  ему показали в молитвеннике текст той
молитвы,  которую  он  знал  наизусть.  Франсуа  разобрал буквы в знакомых
словах. Так он усвоил весь алфавит и сам научился читать, проявив при этом
способности, которые впоследствии легли в основу его метода дешифровки.
   Был у Франсуа старший брат,  Жозеф Шампольон, мечтавший принять участие
в   Египетском  походе  Наполеона.   Ему  не   повезло,   он  не  попал  в
экспедиционную  армию.   Но   он   заразил   брата   своей   увлеченностью
полусказочной страной пирамид и сфинксов.
   Было тогда Франсуа семь лет.
   В  девятилетнем возрасте будущий ученый уже свободно владел латинским и
греческим языками.  Охотно декламировал певучие строки Вергилия,  чеканные
гекзаметры Гомера.
   В  1798  году  Жозеф переезжает в  Гренобль и  вскоре забирает младшего
брата к себе.  С той поры Жозеф становится не только воспитателем Жана, но
и самым близким другом на всю жизнь.
   Через  год  в  Гренобль прибыл  новый  префект департамента,  известный
ученый Жан-Батист Фурье.  Он  принимал участие в  работе научной комиссии,
сопровождавшей  армию  Наполеона  в   Египет,   а   затем  был  секретарем
Египетского института в Каире.
   Новый префект посетил учебные заведения города и в одном из них обратил
внимание на необыкновенно способного ученика.  Оказалось,  это брат Жозефа
Шампольона, с которым Фурье уже встречался.
   Вскоре префект приглашает обоих братьев к  себе в гости и показывает им
привезенную из Египта коллекцию папирусов и  покрытых иероглифами каменных
жуков-скарабеев.
   Рассказывают,  будто  бы,  когда  Фурье  показывал школьнику Шампольону
исписанный непонятными знаками папирус, тот спросил:
   -- А это можно прочитать?
   -- К сожалению,  нет, -- ответил префект. -- Многие ученые пытались это
сделать. Но никому не удалось. И наверно, не удастся...
   -- Я их прочитаю,  --  прошептал Шампольон.  --  Прочитаю,  когда стану
взрослым.
   В тринадцать лет Шампольон изучает санскрит, арабский, древнееврейский,
древний и современный персидские языки.
   Но больше всего его интересует коптский.  Ведь копты -- потомки древних
египтян, и их язык, как уверяют ученые, близок к египетскому.
   -- Я  хочу  знать коптский язык,  как  свой  родной,  французский...  Я
разговариваю сам с собой на коптском языке, -- признается он брату.
   Шампольон читает  античных  авторов:  Геродота,  Диодора  Сицилийского,
Страбона,  Плиния Старшего,  Плутарха.  Ведь  они  упоминают и  о  Древнем
Египте!
   Еще в лицее Шампольон написал исследование -- "Египет времен фараонов".
С  докладом о  первой  его  части  --  "География Древнего Египта"  --  он
выступил 1 сентября 1807 года на заседании Гренобльской академии,  и седые
ученые избрали шестнадцатилетнего юношу членом своего научного общества.
   -- Если  академия,  несмотря  на  вашу  молодость,  избирает вас  своим
членом,  она  этим  самым отдает дань вашим заслугам,  тому,  что  вы  уже
свершили. Но еще больше надежд она возлагает на ваше будущее. Она уверена,
что вы  оправдаете ее  надежды.  И  в  этот день,  когда вы своими трудами
прославите себя,  вспомните,  что первое поощрение вы получили от нее!  --
обращается к Шампольону президент академии Ренольден.
   А потом был отъезд в Париж,  годы учебы, напряженного, самоотверженного
труда... И почти постоянного недоедания.
   В  Париже Шампольон слушает лекции де  Саси.  Он  в  восторге от своего
учителя.  Он  еще не  знает,  что впереди --  горечь разочарования,  когда
сторонник Бурбонов  Сильвестр де  Саси  на  некоторое время  отвернется от
бонапартиста  Франсуа  Шампольона.  Не  знает,  что  его  ждет  и  радость
победителя,  когда  старик  де  Саси  искренне  будет  рукоплескать своему
бывшему ученику.
   Но  все это еще впереди.  А  сейчас работа.  Сейчас первое знакомство с
копией Розеттского камня,  исполненной не  совсем удачно,  --  лучшие были
недоступны Шампольону.  Чтобы разобрать и внимательно, вдумчиво вглядеться
в  каждый  знак,  нужно  затратить много  времени,  до  предела  напрягать
уставшие глаза.
   1809 год.  Шампольон --  профессор истории в Гренобльском университете.
Но  события  современности  неумолимо  вторгаются  в  жизнь  исследователя
прошлого.
   "Сто  дней"  Наполеона  Бонапарта.  Император в  Гренобле.  Мэр  города
представил ему молодого ученого.
   Прошли "сто дней". Снова на французском престоле ненавистные Шампольону
Бурбоны. Молодого ученого-бонапартиста изгоняют из университета.
   После  продолжительных  мытарств  Шампольон  приезжает  в  Париж.  И  в
последующие   годы,  чрезвычайно  тяжелые  для  него  материально,  ученый
настойчиво и напряженно работает над дешифровкой Розеттского камня.
   Когда  Шампольон  начал свою работу над дешифровкой Розеттской надписи,
он,   как   и   другие   исследователи,  был  убежден,  что  иероглифы  --
всего-навсего идеографическое письмо.
   Какое терпение и целенаправленность нужны были ему, чтобы сосчитать все
иероглифы  Розеттской  надписи!  И  что  же? Их оказалось почти в три раза
больше, чем слов в греческой части декрета мемфисских жрецов.
   Но   ведь  количество  слов  должно  быть  в   обоих  текстах  примерно
одинаковым!
   Не  тогда  ли впервые мелькнула гениальная догадка: очевидно, иероглифы
--  не  знаки-слова. Возможно, это отдельные знаки-звуки? Что-то наподобие
букв? Поэтому их так много.
   После  Розеттской находки  всем  стало  понятно,  что  иероглифы --  не
единственная форма письменности, существовавшей в Древнем Египте.
   Шампольон  разбивает  на  отдельные  группы знаков и демотическую часть
надписи.  Подсчитывает,  сколько  раз  повторяются в ней одинаковые группы
знаков  и  сколько  раз  повторяются одинаковые слова в греческой надписи.
Сравнивает   их,   сопоставляет,   еще   не   умея  читать.  И  составляет
демотическо-греческий  словарь.  Отделяет  в  демотике  собственные имена.
Делает  наблюдения над грамматической формой греческих слов и демотических
знаков. Изучает копии разнообразных папирусов, копии надписей на обелисках
и  колоннах  -- все, что удается раздобыть. И устанавливает, что у древних
египтян  были три тесно связанные между собой разновидности одной и той же
письменности.
   Самая древняя форма --  это иероглифы,  "священные, высеченные на камне
письмена",  как  называли  их  жрецы.  Иероглифы действительно чаще  всего
высекали на каменных стенах, на колоннах и обелисках.