Годой, который  в продолжение  малого времени полагал,  что успел
обмануть Наполеона и привлечь  к себе его благорасположение, ясно
увидел, что обманулся в своих чаяниях, и стал советовать Карлу IV
взять пример с браганцского дома и бежать в американские владения
Испании. Король согласился, и приготовления к отъезду были тотчас
же   сделаны  в   Севилье.  Но  эти   приготовления  воспламенили
негодованием   кастильскую   гордость.   Подозрение   в   измене,
тяготевшее над князем  Годоем, получило больше основательности, и
16 марта вспыхнул огонь народной ярости.

Аранхуэзский  дворец  был окружен  раздраженной чернью,  неистово
требовавшей головы  Годоя. Дом его был  разбит и ограблен; он сам
едва спасся  от смерти, спрятавшись на  чердаке. Карл IV сложил с
себя  корону  и  передал  престол  принцу  Астурийскому,  который
немедленно принял  имя Фердинанда  VII и начал  свое царствование
отобранием в  казну всех  имений Годоя, заключенного  в темницу в
ожидании приговора нового монарха.

Едва первая весть об  этом перевороте достигла Бургоса, как Мюрат
поспешил двинуться  на Мадрид. Он вошел в  него 23 марта с шестью
тысячами  человек гвардии  и с  корпусами Дюпона и  Монсея. Народ
испанский был крайне удивлен, но не испуган.

На другой  день Фердинанд  VII оставил Аранхуэз и  также въехал в
столицу  Испании.  Гробовое молчание,  с  которым народ  встретил
вчера французов, перешло  сегодня в изъявления живейшего восторга
при встрече нового монарха. Все народонаселение Мадрида вышло ему
навстречу,    нетерпеливо    желая    приветствовать    государя,
освобождающего народ от ненавистного Годоя.

Дипломатический  корпус, со  своей стороны, не  замедлил признать
нового   короля   королем  законным;   один  только   французский
посланник, по согласию с Мюратом, оставался в нерешимости. Однако
ж  французский  генералиссимус немедленно  отправил посланника  к
Карлу  IV  с уверением  в  своем  покровительстве и  предложением
помощи.  Престарелый монарх  сначала заботился только  о спасении
своего любимца  и писал  Мюрату: "Все преступление  Годоя состоит
только в  том, что он всю свою жизнь  был ко мне привязан; смерть
несчастного  моего друга  неминуемо повлечет  за собой и  мою". И
Годой был возвращен венценосному заступнику.

Потом Карл  IV протестовал  против отречения своего  от престола,
как   отречения,  вынужденного   обстоятельствами,   и  жаловался
Наполеону в письме,  которое поручил Мюрату доставить императору.
Принц Астурийский,  со своей  стороны, тоже писал  Наполеону, как
потому, что  опасался сильного его вмешательства  в дело в пользу
Карла IV,  так и  для того, чтобы  оправдать свое преждевременное
вступление  на  престол  и  отдать свою  рождающуюся  власть  под
покровительство  союза  с  Францией.  При  получении  этих  писем
Наполеон  понял,  что  Испания могла  попасться  в  его руки;  но
национальный характер ее жителей  внушал ему опасения и сомнения.
"Не думайте,  - писал он Мюрату 29 марта,  - что вам стоит только
выстроить  войско,  чтобы покорить  Испанию.  Переворот 20  марта
доказывает,  что  в  испанцах  есть энергия...  Испания  в  руках
дворянства и духовенства. Если  они будут опасаться за свои права
и существование,  то восстановят  против нас всю  массу народа...
Испания  имеет  под  ружьем больше  ста  тысяч  человек, а  этого
достаточно  для того,  чтобы  с успехом  вести внутреннюю  войну.
Войска эти, размещенные по разным пунктам, могут послужить опорой
общего   народного   восстания...   Я   представляю   вам   здесь
совокупность  неизбежных  препятствий,   но  есть  еще  и  другие
препятствия, которые  вы сами  усмотрите. Англия не  упустит этой
возможности умножить наши затруднения... Для блага моей империи я
могу  сделать много  добра Испании.  Но какие  же избрать  к тому
лучшие средства?..

Ехать  ли мне  в  Мадрид?.. Мне  кажется очень  трудным сохранить
престол  Карлу  IV,  потому  что  он  любит Годоя,  а  народ  его
ненавидит.

Фердинанд - враг Франции, за то он и возведен на трон. Поддержать
его  на  троне  значит  поддержать  те партии,  которые  вот  уже
двадцать  пять  лет стараются  довести  Францию  до падения...  Я
полагаю,  что  не  должно  торопиться,  и  что  надобно  выжидать
последующих  событий...  Я  дал  повеление Савари  отправиться  к
новому королю и посмотреть,  что там делается. Он будет сноситься
с вашим императорским высочеством...

Вы   будете  поступать   гак,  чтобы   испанцы  не   могли  никак
подозревать, какое я приму  решение. Это вам легко будет сделать,
потому что я еще  и сам не знаю, на что решусь... Вы скажете, что
император   желает  усовершенствования   политических  учреждений
Испании, чтобы поставить это  государство в ближайшее отношение с
европейским  просвещением... что  Испании нужно  возобновить свое
правительство, что ей  необходимы иные охранительные законы, иные
постановления,    которые    бы    придали   жизни    земледелию,
промышленности   и   искусствам.   Вы   представите  им   картину
спокойствия и довольства, которыми наслаждается Франция, несмотря
на  войны,  которые  вынуждена  вести,  и  картину  того  величия
религии,  которым  она обязана  конкордату,  заключенному мной  с
папой.  Вы  объясните им  пользу,  которую они  могут извлечь  из
своего политического перерождения: порядок и мир внутри, уважение
и могущество извне. Таково  должно быть направление всего, что вы
говорите,  и всего,  что пишете...  Не решайтесь торопливо  ни на
какой поступок.  Я могу дожидаться в  Байонне, могу и перешагнуть
Пиренеи... Я сам буду заботиться о ваших личных выгодах: вы уж не
заботьтесь о  них... Вы слишком поторопились  в ваших инструкциях
от 14  числа... Если  война вспыхнет, все  будет потеряно. Судьба
Испании должна решиться политикой и переговорами".