а родилась за Прутом, в селе Княж-Двор, где росли  неведомые  рогатинцам
тысячелетние тисы, деревья вечные и оттого словно бы какие-то угрюмые  и
нечеловеческие в своей мощи и красоте. А все дети якобы рождались там от
заезжих  князей,  которые,  охотясь  в  окрестных  пущах,  влюблялись  в
княжедворских девчат  и  оставляли  по  себе  сладкие  воспоминания  той
кратковременной  любви.  Князей  уже  давно  не  было,  а   воспоминания
оставались, и  Александра,  чтобы  досадить  своему  безродному  попику,
называла себя княжной да еще дразнила его тем, что якобы  и  Настася  не
его дочь, поскольку за девять месяцев до ее рождения  по  зимней  пороше
наскочил на рогатинские леса с кавалькадой охотников сам король польский
Зигмунт, и попалась тогда ему на глаза она, Александра княжедворская,  и
понравилась она королю, и... "Королевна! - радостно  восклицал  пан-отец
Лисовский, прижимая к себе маленькую дочку. - Моя доченька -  королевна,
прошу я вас! Она колыхалась у меня в  серебряной  колыбельке,  а  ездить
будет в серебряном возке!"  Серебряная  колыбелька,  по  которой  выбиты
цветы  и  травы,  существовала  лишь  в   пьяном   воображении   Гаврила
Лисовского,  старенькая  же  деревянная  люлька,  в   которой   когда-то
перебирала ножками Настася, валялась среди хлама в темной кладовушке, но
ведь намного веселее и легче жить с легендой, особенно в  таком  городе,
как Рогатин, который и сам возник из легенды. Говаривали, якобы когда-то
Галицкий князь Ярослав Осмомысл охотился тут в древних пущах с  дружиной
воинов своих и полюбовницей Насткой Чагровой, женщиной красивой  и  дико
своенравной. Настка, погнавшись за каким-то зверем, заблудилась  в  лесу
и, совсем уже потеряв надежду на спасение,  вдруг  заметила  гигантского
оленя-рогача, невиданной огненной масти. Олень  тряхнул  рогами,  топнул
ногой, словно приглашая за собой женщину, медленно побежал в чащу,  лишь
высокие рога обозначали его путь, и Настка погнала за ним  своего  коня.
Так и вывел олень ее к стойбищу Ярославову,  упала  она,  заплаканная  и
измученная, в объятия князя, а олень исчез, как дух святой. На том месте
Ярослав велел заложить  церковь  Святого  духа,  а  впоследствии  вокруг
церкви возник город, названный Рогатином в честь того рогатого спасителя
оленя. Может, и дочку свою Лисовский назвал  Настасей  в  память  о  той
далекой Настке, княжеской полюбовнице, хоть та  Настка  была  счастливой
только в легенде, а на самом  деле  смерть  приняла  мученическую  -  на
костре, в который бросили ее жестокие галицкие бояре.
   Ох, какой безалаберный  был  отец  Гаврило!  Исступленно  любил  свою
маленькую женушку и обрек ее на вечную каторгу с прожорливыми  свиньями.
Гордился дочкой, мечтал обучить ее высшим наукам,  хотя  сам  едва  умел
прочитать наизусть две молитвы и не мог отличить псалтырь от требника, и
готов был даже отказаться от отцовства в пользу едва ли не самого короля
польского - только бы все знали, кто растет в доме батюшки Лисовского  и
в этом благословенном и проклятом Рогатине! Да и сам Рогатин, как и  его
беспутный сын  Гаврило  Лисовский,  тоже  стоял  над  столетиями  своего
происхождения и существования какой-то словно бы  раздвоенный:  с  одной
стороны - роскошная княжеская  легенда  о  чудесном  спасении  заблудшей
души, а с другой - почти содомская  легенда  о  Чертовой  горе,  которая
высится  на  восток  от  Рогатина,  точно  мрачный  курган,   насыпанный
нечеловеческой силой на равнине. Потому что рогатинцы хоть  и  построили
свой город вокруг церкви Святого духа,  но,  видимо  помня  о  греховной
связи князя Осмомысла с распутной Насткой, сами пустились  в  распутство
столь тяжелое по тем давним временам, что  бог  разгневался,  призвал  к
себе черта и велел ему засыпать грешный  город  землей,  чтобы  и  следа
никакого  не  осталось.  Черт  набрал  полную   бесовскую   свою   торбу
черной-пречерной земли и понес к Рогатину. Но то ли  заблудился,  то  ли
лень его одолела, но землю он ту не донес до Рогатина - как  раз  в  это
время прокукарекал петух, нечистый испугался, бросил землю, где  был,  и
исчез. На том месте выросла Чертова гора. И теперь каждую весну  детвора
бегала туда рвать горицвет весенний, руту-мяту и синяк  красный,  и  как
упрямо ни перепахивал тропинки Кузьма Смыкайло, поле которого  было  под
Чертовой горой, их протаптывали вновь и вновь в тех же местах, где  были
они испокон века, и отчаявшийся Кузьма, проклиная  всю  бесовскую  силу,
каждую осень  выставлял  свою  землю  на  продажу,  но  никто  не  хотел
покупать, - как ее купишь, если она под самой Чертовой горой!
   Гаврило Лисовский был убежден, что Рогатина не минует предначертанная
ему судьба. "Черт не донес ту гору - бог  донесет!  -  восклицал  он  на
Рогатинском рынке. - Кара! Кара!"
   У него были огненные волосы, пылали пламенем усы и бородка,  кожа  на
лице и на руках тоже была как бы красной, будто он только  что  выскочил
из пекла. Настася унаследовала от своего  отца  огненные  волосы,  а  от
матери ослепительно белую кожу, нежную и шелковистую не только на ощупь,
но и на вид. Красота матери не передалась Настасе, но  девочка  этим  не
печалилась - уже знала, какая морока  с  той  красотой  у  ее  маленькой
мамуси.  Как  ни  изматывалась  Александра  с  батюшкиными  свиньями,  а
выходила в ярмарочные дни или в праздники на  Рогатинский  рынок,  надев
белый, разукрашенный вышивкой сардак ,  обув  красные  сафьяновые
сапожки, выложив на высокую - так и  рвала  сорочку  -  грудь  несколько
ниток кораллов, и мужские взгляды просто липли к ней, а кто  понахальнее
да посамоувереннее, тот откровенно заигрывал. Особенно надоедали  писарь
рогатинский  Шосткевич,  богатый  сапожник,   изготовлявший   сафьяновые
сапожки,  Захариалович  да  еще  голодранец   шляхтич   из   Подвысокого
Бжуховский, здоровенный, мосластый, с  торчком  поставленными  усами,  с
толстенными руками, свисавшими из обтрепанных рукавов кунтуша ,  в  рыжих  от  старости  сапогах,
слишком тесных для  его  огромных  шишковатых  ног.  Лисовский  бросился
как-то защищать жену от настырного  шляхтича,  но  тот  пренебрежительно
отстранил ничтожного попика своею ручищей, процедив  сквозь  зубы:  "Ты,
поп, не вертись у меня под ногами, не то растопчу!"
   - Такой облик должен быть у  дьявола,  -  показывая  на  Бжуховского,
закричал  отец  Гаврило  своей  маленькой  дочке.  -  Доподлинно  такой,
Настася! Знай и помни, дитя мое!
   Если бы! Теперь убедилась, что дьяволы тысячелики. Часто и не знаешь,
где они и какие. Бжуховский был слишком  простецкий  черт.  Не  умел  ни
скрыть своей драчливости, ни хотя бы  приглушить  ее.  Потом  прибыл  от
Сандомирского воеводы, старосты  земель  русских,  шляхтич  Бобовский  с
жолнерами и стал собирать в окрестных селах подати и недоимки. Наскочили
и на Бжуховского, у которого в Подвысоком был  дом,  а  землю  он  давно
пропил и жил то охотой, то грабежом,  коему  открыто  предавался  с  еще
двумя-тремя такими же забубенными головушками, как и он  сам.  Бобовский
стал требовать от Бжуховского, чтобы он уплатил подать, а тот податей не
платил  никогда  и  никому.  И  это  бы  еще  не  беда,  да  шляхтич   в
запальчивости  назвал  Бжуховского  Бруховским,  то  есть  приравнял   к