его янычары грабят персидские и армянские города, Дамаск, Александрию  и
Каир, хотя  сам  был  равнодушен  к  богатству  и  роскоши,  ел  простой
деревянной ложкой, не  терпел  изысканных  кушаний,  нежного  мяса,  был
равнодушен и к женщинам.  Единственно,  что  он  любил,  кроме  войны  и
кровопролития,  -  это  грубые  воинские  песни   и   темные   исламские
мудрствования. Как ни странно, любил поэтов, сам сочинял стихи,  написал
целый диван  - когда  и  как?  Его  звали
Грозным,  Жестоким,  Страшным,  Несокрушимым.   Все   это   объединялось
коротким, хлестким словом - Явуз. Не произвел на свет больше ни  единого
сына, не оставил по  себе  ни  одной  любимой  жены,  которая  бы  стала
соперницей Хафсы, за восемь лет убил семь своих великих  визирей,  перед
смертью силой поставив  на  этот  пост  старого  мудреца  и  поэта  Пири
Мехмед-пашу, чуждого распрям и борьбе за  власть,  полностью  преданного
тихой мудрости и высокой поэзии. В народе даже  родилась  поговорка:  "А
чтоб тебе быть визирем у султана Селима!"
   Такое  наследство  получил  Сулейман.  Не  было  соперников,  границы
империи раздвинуты до пределов необозримых,  все  запугано  и  покорено,
повсюду господствует сила, о справедливости забыто.
   Оставил ли Селим какое-нибудь завещание своему сыну? Не  держал  сына
возле себя, не приближал, упорно отсылал то в Румелию,  то  в  Анатолию,
всякий раз отсылая вместе с ним и мать его Хафсу, целых два десятка лет,
до самой смерти  своей,  не  подпускал  ее  к  себе,  равнодушный  к  ее
привлекательности и красоте. Ведь что для него была красота в  сравнении
с великими державными делами!
   Жил между небом и адом, освоил власть и смерть, породнил их  в  своем
преступном величии. Ибо если низкое  происхождение  толкает  человека  к
подлостям мизерным, то величие - к злу великому. Ведь сказано:  "Держись
же того, что тебе ниспослано!"
   Чего мог ждать мир от сына такого человека?
   Уже  при  вступлении  на  престол  Сулейман  был   назван   льстивыми
мудрецами, которые всегда состязаются  в  получении  почестей  от  новой
власти, Сахиб Киран - Повелитель Века, тот, в ком наилучшим образом и  с
наибольшим успехом сбудется число  десять.  Число  же  десять  считается
совершеннейшим в мусульманском мире, ибо этим числом  завершаются  циклы
счета: десять пальцев на руках и ногах у человека, человек имеет  десять
чувств - пять внешних и пять внутренних. Коран делится на десять книг, в
каждой из которых по десять сур. У Магомета было десять учеников. Войско
делится по  принципу  десятков,  сотен  и  тысяч.  Насчитывается  десять
астрономических циклов, и десять гениев разума, согласно  с  древнейшими
восточными  символами,   владеют   теми   циклами.   "Божье   провидение
определило, что Сулейман будет рожден в первый  год  десятого  века,  по
хиджре (901 год) и взойдет на престол как десятый властитель из династии
Османов", - писал ученый раввин из Солуня Моисей Алмозино.
   Венецианский  баило  доносил  своему  сенату  о  новом  султане:  "Он
истинный турок, в наивысшей мере чтит закон, снисходителен к христианам,
плохо относится к евреям, приумножает знания и все  делает  сознательно,
упрям в своих намерениях. Ему двадцать  шесть  лет,  от  природы  живой,
раздражительный, лицом смугл, тюрбан  носит  надвинутым  на  глаза,  что
придает ему хмурый вид".
   Тюрбан был замечен едва ли не прежде всего другого. У  Селима  тюрбан
был круглый, как большой мяч,  над  ним  высоко  торчало  острие  шапки,
пышное павлинье перо поддерживалось огромным изумрудом,  любимым  камнем
султана. Селим носил тюрбан чуть ли не на макушке,  намотанным  кое-как,
даже слегка сдвинутым набекрень, оголяя лоб, словно янычар-забияка.
   У Сулеймана тюрбан был намотан до  самого  верха  шапки,  белоснежная
ткань  ложилась  ровно,  тщательно,   образуя   изысканное   сооружение,
величественное и тяжелое, наползавшее на самые  брови.  Говаривали,  что
султан прикрывает им свою вечную раздвоенность, неуверенность, колебания
перед принятием решений, внутреннюю муку, не дававшую ему ни  подбодрить
кого-либо как следует, ни напугать, как полагалось бы  в  его  положении
правителя. Но ведь был, наверное, и  решителен  по-своему,  если  уже  с
первых своих шагов в Стамбуле дал понять, что не станет  смешивать  силу
со справедливостью, а разделит их без малейших сомнений и выжиданий. Два
павлиньих пера на своем тюрбане украсил  крупными  рубинами,  опять-таки
подчеркивая, что не разделяет вкусов своего отца.  Селимов  изумруд  был
положен в сокровищницу султанского серая. Держался Сулейман холодно, был
молчалив, словно  бы  равнодушный  или  сонный.  Колебался  или  чего-то
выжидал? Провинции беспредельной  его  империи  склонились  перед  новым
султаном. Лишь  сирийский  наместник  Джамберди  Газали  поднял  бунт  и
провозгласил себя султаном. Газали, прозванный Славянином, оказал помощь
покойному Селиму во время похода на Египет.  Тогда  он  переметнулся  от
мамелюков к Османам, теперь же поднял восстание против нового султана  с
намерением сбросить с Сирии османское иго. Начал с того, что  перебил  в
Дамаске пять тысяч янычар, потом  с  пятнадцатью  тысячами  всадников  и
тысячью аркебузников пошел на Стамбул. Неопытный в военном деле Сулейман
растерялся и даже струсил. Вынужден был  послать  против  Газали  своего
зятя Ферхад-пашу, хотя, по обычаю своих предков, должен был сам  повести
войско, чтобы покарать изменника. Ферхад-паша в конце января  1521  года
разбил Газали под Дамаском. Бунтовщик,  переодетый  дервишем,  попытался
бежать, но был пойман, приведен  к  султанскому  сераскеру  , где его уже ждал карающий меч.  Ферхад-паша  привез
Сулейману голову Джамберди Газали, и радость  нового  султана  была  так
велика, что он сразу решил было послать эту  голову,  как  подтверждение
своего непоколебимого могущества, в  дар  венецианскому  дожу  Лоредано.
Баило Пресветлой Республики в  Царьграде  Марко  Мини  насилу  отговорил
молодого султана от столь варварского поступка. Сулейман  спохватился  и
после того замкнулся в себе еще больше. Знал: мир следит за  каждым  его
жестом, прислушивается к каждому слову, слетавшему с  его  уст.  В  этом
радость, но и ужас власти.
   Все же постепенно привыкал к  власти.  Не  позволял  между  тем  себе
никаких излишеств, никакой пышности. Советовался  с  визирями,  ходил  в
мечеть, время от времени упражнялся в стрельбе из лука, почти  ежедневно
бывал в султанских конюшнях - эту привычку приобрел еще в юности. Еще  в
Крыму научился сноровисто подковывать коней, любил  зайти  в  конюшню  и
заработать аспру, которая, как сам говорил, "не загрязнена была потом  и
кровью  райи  ". Из придворных ближе всех допускал к себе  Ибрагима,
почитал великого визиря Пири Мехмед-пащу, своего воспитателя  Касим-пашу
и летописца, мудрого Кемаль-пашу-заде. Его характера до конца,  пожалуй,
не знал никто, даже самый приближенный к нему Ибрагим; на вопрос  Грити,
как относится султан к женщинам, Ибрагим лишь пожал плечами.
   - Не могу сказать. Пожалуй, он равнодушен к ним. Он  не  пренебрегает