проруби  вала, словно подстерегая тех, кто пройдет сквозь них, чтобы сразу с
оглушительным  скрипом закрыться и навеки отрезать путь к воле, как это было
когда-то с Сивооком у Ситника.
     Но  ворота спокойно висели, не закрываясь, воз прокатился дальше, уже и
человек  с покачивающейся вязанкой хворосту на спине оказался между высокими
дубовыми  клетями,  и  только тогда хлопцы заметили, что по ту сторону ворот
стоит  стража.  Два  бородатых  великана  в  толстых  мисюрках  на  головах,
увешанные  толстыми  досками,  предназначенными  для  защиты  спины и груди,
стояли,  опираясь на длинные копья, и, как казалось хлопцам, смотрели именно
на  них,  равнодушно  пропуская  мимо  себя  и  купеческий воз, и человека с
вязанкой   хворосту.   Впечатление   было   таким   неотступным,  что  Лучук
непроизвольно  подвинул  свой  лук  дальше  за спину, чтобы он не бросался в
глаза,  а  Сивоок  перебросил  свою тяжелую палку из правой руки в левую, но
вовремя  смекнул,  что  это  ничего  не изменяет в его положении, потому что
левый  дружинник смотрел на него так же пристально, как и правый, а в случае
чего  правой  рукой  махнуть  будет сподручнее, потому он снова взял палку в
правую руку.
     Человек  с  вязанкой хворосту уже миновал стражу, а хлопцы двигались ни
живые  ни  мертвые,  -  давно  уже  они  не  ощущали  себя такими еще совсем
маленькими,  как  здесь,  перед мрачными бородачами, давно уже не попадали в
собственноручно  расставленные  сети, как вот теперь. Шли, и каждый мысленно
молился  своему  богу, хотя и не был уверен, что его маленький добрый лесной
или  водяной бог может тягаться с хищным и твердым богом, который попротыкал
все небо над Киевом крестообразными знаками своей силы.
     Однако   сторожа,   затиснутые   между  деревянными  досками  у  ворот,
продолжали  и дальше смотреть вниз за ворота, хотя хлопцы уже проходили мимо
них, - кажется, они и не заметили двух пришельцев, одетых в шкуры.
     А  хлопцев  от  испуга  бросило в новое недоумение. Потому что сразу за
валом  города,  оказывается, и не было; чтобы попасть в город, им нужно было
пройти  еще  через  деревянный  мост,  тоже  охраняемый стражей, а здесь, на
детинце,  стояло  несколько  крепких  больших  хижин, между которыми бродили
точно  такие  же,  как  у ворот, бородачи, кое-кто из них сидел на солнышке,
другие  играли  между  собой, стреляли из лука, размахивали мечами, разрубая
воображаемых противников.
     Сивоок  и  Лучук  поскорее  помчались  следом  за  человеком с вязанкой
хворосту,   что   тоже,  видно,  не  намеревался  задерживаться  тут,  среди
вооруженных,  изнывающих  от  безделья  лежней,  которым  ничего  не  стоило
проткнуть  человека  копьем  или зарубить мечом, лишь бы только хоть малость
развлечься.
     В  самый  Киев  вели  еще одни ворота, окованные железом, черные, будто
кажаньи  крылья,  какие-то  нависающие,  так  что, наверное, закрывались они
сами  собой,  как  только  отцепляли цепи, державшие их, а за воротами через
глубоченный  отвесный  обрыв пролегал деревянный мост. Купеческая телега уже
погромыхивала  колесами  на  том  конце моста, там какие-то ловкачи метали с
купца  раз  и два на мыто. А на этом конце моста, прямо под черными крыльями
ворот,  стояло  еще двое сторожей, но уже не такие, как те, что у деревянных
ворот,  а  закованные  в  железо,  в  крепких кольчугах, в острых шишаках, с
булатными  бутурлыками, закрывавшими руку от кисти до самого локтя, а оружие
у  них  было  такое:  у  одного  - широкий обоюдоострый меч, похожий на тот,
кикой  был  когда-то  у  деда  Родима, только короче и, наверное, легче, а у
другого - острый шестопер, увесистый, с украшенной рукояткой.
     Эти  стояли  не  сонные,  а  истосковавшиеся,  не  замечали  никого, не
смотрели  ни  на кого, но, когда хлопцам уже казалось, что они незамеченными
прошмыгнули  мимо  разукрашенных  железом  болванов,  тот, что с шестопером,
топнул ногой так, что мост загудел, рявкнул:
     - Почто не креститесь?
     Хлопцы  остановились  как  вкопанные.  Бежать  вперед  все  равно  было
бесполезно,  потому  что  разве  найдешь  спасение  в таком огромном городе,
поднявшемся  над  дебрями и пущами, возвращаться назад тоже не выходило, ибо
там было еще хуже: полное дворище вооруженных лежней.
     - Кто такие? - сурово спросил тот, что с мечом.
     - Мы  суть... - Лучук хотел вырваться первым с ответом, но не знал, что
говорить, умолк, его выручил Сивоок.
     - С гостем прибыли, - сказал он спокойно, - проехал он на торг.
     - Ишь  ты,  сопляки,  уже  с  гостем,  - незлобиво промолвил тот, что с
шестопером. - Ваш гость разве поганин, что не креститесь?
     - Не умеем, - мрачно сказал Сивоок, - имеем своих богов.
     - Покажу  тебе,  -  подошел  дружинник к нему и схватил за правую руку,
чтобы поднять ее для сотворения крестного знамения.
     Но  руку  Сивоока тянула вниз тяжелая дубовая палица, так что дружинник
с трудом мог приподнять ее вверх.
     Забыв  и о крещении, он ухватился теперь за палицу, попытался выдернуть
ее из руки Сивоока и даже крякнул от натуги.
     - Чудной  силы  отрок,  -  сказал  он  и оттолкнул Сивоока: - Иди себе,
поганин!
     Лучук,  вобрав  голову в плечи, проскользнул за спиной Сивоока, шепнул,
сдерживая нервный смех:
     - Знал  бы  этот  олух,  как  стреляю.  Попал  бы ему сквозь глазок его
кольчуги прямо в пуп! Гы-гы!
     - Заткнись! - сурово сказал Сивоок, потому что они входили уже в Киев.
     Если  же говорить правду, то не они вступали в Киев, а Киев наступал на
них,  спускался  со  своих  холмов,  ошеломлял,  приводил  в  изумление.  Их
удивляло,  как  могло  вместиться  на  таком  скупом  лоскуте  земли столько
строений,   столько  люда,  столько  движения,  гомона,  клокотания.  Кто-то
куда-то  шел, торопился, а кто и просто стоял, созерцая божий свет; скрипели
возы,  ржали  кони  на торжище, звонко сплескивалась в глубокие колодцы вода
из  переполненных  ведер, пахло стружкой и дымом, тюкали топоры, мудрили над
камнем   зиждители,  повсюду  толпился  люд  торгующий,  строящий,  гулящий,
работящий, - вот чем окружал Киев своих пришельцев.
     Сивоок   продвигался   вперед,  будто  лунатик,  не  чувствуя  мощенной
деревянными  кругляками  улицы  под  ногами,  не видя ни просторных дворов с
белыми  деревянными  строениями,  ни  больших  и маленьких церквей, тыкавших
ломаными  пальцами  своих  крестов в необозримые просторы весеннего неба, ни
княжеского  каменного  терема,  который  стоял  у самого края Киевской горы,
будто  желая  поймать  своими  замысловатыми  окошками  все  ветры с Десны и
Днепра,  -  перед  глазами у хлопца, застилая весь свет, стояло только одно:
каменные   громады,   розово-серые,   широкие   и   стройные   одновременно,
необозримые  в  своей  огромности, так, будто собрали они в себе весь камень
Русской  земли,  а  одновременно  воздушно-легкие,  словно озаренное солнцем
облако.   Некогда   острые  камни  теперь  сгладились,  а  кое-где  внезапно