лошаденке задай.
     - Деньжонки-то водятся, милок?
     - Да  каки  ноне  деньжонки,  -  крякнул  Федотка.  - Так,  самая
малость. Да ты не сумлевайся, хозяин, за постой наскребем.
     - Ну-ну, - кивнул Евстигней.
     Мужики пошли распрягать  лошадь.  Евстигней  же  поманил  пальцем
Гаврилу, шагнул с ним в густую сумрочь сеней.
     - Поглядывай. У них хоть и подорожная, но неровен час.
     - Не впервой, Евстигней Саввич... Дак, я пойду?
     - Ступай, ступай, Гаврила. Поторопи Варьку. Пущай снеди принесет.
     Вновь сошел  вниз.  Солнце  упало  за  кресты  трехглавого храма.
Ударили к вечерне. Евстигней и мужики перекрестили лбы.
     - В  баньку бы нам,  хозяин,  - молвил Федотка.  - Две седмицы не
грелись. (Седмица - неделя.)
     - В баньку можно, да токмо...
     - Заплатим, хозяин. Прикажи.
     Евстигней мотнул   бородой,  взглянул  на  лошадь.  Эк,  заморили
кобыленку. Знать, шибко в город торопятся. Поди, неспроста.
     После бани  мужики  сидели  в  подклете - красные,  разомлевшие -
хлебали  щи  мясные,  запивали  квасом.  Федотка,  распахнув  сермягу,
довольно крякал, глядел на Евстигнея ласково и умиротворенно.
     - Ядрен квасок,  - подмигнул застолице.  - А теперь бы и винца не
грех. Порадей, хозяин.
     Гаврила проворно поднялся с лавки и шагнул к двери.  Но Евстигней
остановил.
     - Я сам, Гаврила.
     Караульному своему погреб не доверял:  слаб Гаврила до вина, чуть
что - и забражничает.
     Принес яндову, поставил чарки.
     - На здоровье, крещеные.
     Мужики выпили,  потянулись к капусте.  Федотка разгладил пятерней
бороду, налил сразу по другой чарке.
     - Первая колом, вторая соколом, э-эх!
     Разрумянился, весело глянул  на  Варьку,  подающую  снедь.  Девка
статная, пышногрудая, глаза озорные.
     - Экая ты пригожая. Не пригубишь ли чарочку?
     Варька прыснула  и  юркнула  в  прируб,  а  Федотка,  распаляясь,
наливал уже по третьей.
     - Живи сто лет, хозяин!
     Опрокинул чарку в два глотка,  шумно выдохнул,  помахал  ладошкой
возле рта.
     - У-ух,  добра!..  Слышь, хозяин, пущай девка хренку да огурчиков
принесет. Прикажи.
     Евстигней позвал  Варьку,  та  мигом   выпорхнула   из   прируба,
стрельнула в Федотку глазами.
     - Не  стой  колодой,  -  нахмурив  редкие  рыжие  брови,  буркнул
Евстигней и подтолкнул Варьку к двери.
     К столу,  неотрывно  поглядывая  на  яндову,  потянулся  Гаврила.
Подсел к Федотке, но Евстигней сердито упредил:
     - Ночь на дворе. Ступай к воротам!
     - Хошь одну для сугреву, Евстигней Саввич!
     - Неча, неча. Не свята Троица.
     Гаврила нехотя  поднялся,  вздохнул,  напялил войлочный колпак на
кудлатую голову и вышел.
     - Строг ты,  хозяин,  ай строг...  Да так и надо. Держи холопей в
узде.  У меня вон людишки не своеволят.  Да я их!  - стиснул пальцы  в
кулак. - У меня...
     Федотка не договорил, поперхнулся, деланно засмеялся.
     - Ай,  да не слушай дурака. Каки у меня людишки? Весь князь перед
тобой.  Лапти рваны, спина драна... Э-эх, ишо по единой! Ставь, девка.
Где огурцы, там и пьяницы.
     Евстигней, пытливо  глянув  на  Федотку,   раздумчиво   скребанул
бороду.
     "Не прост Федотка,  не прост.  Подорожну  грамоту  не  каждому  в
царевом  приказе  настрочат.  Не  с  чужих ли плеч сермяга?  Вон как о
людишках заговорил.  Хитер, Федотка. Однако ж до винца солощий. Пущай,
пущай пьет, авось язык и вовсе развяжет".
     - А сам-то чего, хозяин? Постишься аль застольем нашим брезгуешь?
- все больше хмелея, вопросил Федотка.
     - Упаси  бог,  милок.  Гостям  завсегда  рады.   Пожалуй,   выпью
чарочку... Варька! Принеси.
     Федотка проводил девку похотливым взором.
     - Лебедушка, ух, лебедушка. Чать, не женка твоя?
     - Девка дворовая.  Тиун наш в помочь прислал.  Без  бабы  тут  не
управиться.  Не мужичье дело ухватом греметь...  Давай-ка,  милок,  по
полной. (Тиун - боярский слуга, управляющий феодальным хозяйством.)
     Евстигней чокнулся  с  Федоткой,  с мужиками,  но те после первой
чарки не пили, сидели смирно, молчком, будто аршин проглотили. Федотка
осушил до дна, полез к Евстигнею лобзаться.
     - Люблю справных людей. На них Русь держится... Кому царь-батюшка
благоволит?  Купцу да помещику.  В них сила. Это те не чернь посадская
али  смерд-мужичонка.  Шалишь!  Держава   нами   крепка.   Выпьем   за
царя-батюшку Федора Иоанныча!
     При упоминании  царя  все  встали.  Расплескивая  вино,   Федотка
кричал:
     - Верой и правдой!..  Голову положим.  А черни - кнут  и  железа.
Смутьянов развелось.  (Железа - вязи,  оковы, кандалы, ручные и ножные
цепи.)
     - Доподлинно, милок. Сам-то небось из справных?
     - Я-то?  - Федотка обвел мутными глазами застолицу.  Увидев перед
собой  смиренно-плутоватую  рожу Евстигнея,  хохотнул,  - Уж куды нам,
людишкам малым.  Кабала пятки давит,  ух, давит! - ущипнул проходившую
мимо Варьку, вылез из-за стола, лихо топнул ногой.
     - Плясать буду!
     Сермяга летит в угол. Пошла изба по горнице, сени по полатям!
     Озорно, приосанившись,  разводя руками  и  приплясывая,  прошелся
вокруг Варьки. А та, теребя пышную косу с красными лентами, зарделась,
улыбаясь полными вишневыми губами.
     Евстигней молча кивнул, и Варька тотчас сорвалась с места; легко,
поблескивая влажными глазами, пошла по кругу.