Нож -  за  голенищем,  нагнись,  выхвати - и нет Федотки.  Но тот
вдруг протяжно замычал, зашлепал губами и захрапел пуще прежнего.
     Вновь потянул.  И  вот  кушак  в руках - длинный,  увесистый.  На
цыпочках вышел в сени и только тут шумно выдохнул.
     "Все!.. Мой кушачок, Федотка... Теперь запрятать подале. Пожалуй,
на конюшню, под назем. Попробуй сыщи".
     Ступил было к лесенке, но тотчас передумал:
     "Идти-то через подклет,  а мужики,  чай,  не спят.  Изоська и без
того волком зыркает".
     Стоял столбом,  скреб пятерней бороду.  Из горницы, с печи тянуло
густым, сладковатым запахом опары. Невольно подумал:
     "Варька хлебы замесила.  Завтра день воскресный.  Пирогов с луком
напечет".
     И тут его осенило - в кадушку с тестом!  Никому  и  в  голову  не
придет.
     Притащил квашню в чулан, поставил шандал со свечой на ларь. Опара
бродила,  выпирала  наружу.  Запустил руку в пышное,  теплое,  пахучее
тесто  и  вывернул  белый,  липнущий  к  ладоням  ком.  Однако   вновь
остановила неутешная мысль:
     "Федотка утром хватится,  мужиков взбулгачит. Тут не отвертишься,
в горнице-то вкупе были. Вот оказия".
     Соскреб ножом тесто,  кинул в квашню,  вытер полой кафтана  руки.
Кушак манил, не давал покоя. Помял его пальцами.
     "Сколь же тут? Поди, много".
     Не утерпел,   чиркнул  ножом.  На  колени  посыпались  серебряные
монеты.  Чиркнул другой раз,  а затем  вспорол  и  весь  кушак.  Глаза
лихорадочно заблестели.
     "Богат путничек, зело богат. Да на эти деньжищи!.."
     Голова туманилась,  без  вина  хмелела,  в груди росла,  ширилась
буйная радость.
     "Князю долги отдам, на волю выйду. Сам себе хозяин. Каменну лавку
на Москве поставлю,  торговать  начну.  А  там  и  до  гостиной  сотни
недолго..."   (Гостиная   сотня  -  наиболее  привилегированная  часть
русского купечества.)
     С улицы   вдруг   послышались   шумные   голоса,   кто-то  гулко,
по-разбойному забухал в калитку.
     - Открывай, хозяин!
     - Будет спать-ночевать!
     - Впущай, да живо!
     В страхе перекрестился, заметался по чулану.
     "Кто бы это, господи!.. А куды ж деньги?"
     - Впущай, хозяин! Ворота сымем!
     Раздумывать было некогда.  Сгреб деньги в опару,  кушак запихал в
ларь с мукой  и  поспешил  вниз.  Навстречу,  по  лесенке,  поднимался
встревоженный Гаврила.
     - Чуешь, Евстигней Саввич?
     - Чую. Кого это нелегкая? Буди мужиков.
     - Поднялись мужики.
     Впятером вывалились  из  подклета.  За воротами горланила толпа -
буйная, дерзкая, неотступная.
     - Навались, ребятушки! Неча ждать.
     Евстигней стал средь двора, слюдяной фонарь плясал в руке. Молвил
тихо:
     - Что делать будем,  мужики? Разбойный люд прет. Животы пограбят.
(Живот - имущество, богатство.)
     Гаврила выхватил из-за кушака пистоль.
     - Огнем встречу.
     Но Изоська перехватил его руку,
     - Остынь. Их тут целая ватага. Сомнут.
     Затрещали ворота. Евстигней, поняв, что лихие вот-вот окажутся на
дворе, шагнул ближе, окликнул осекшимся голосом:
     - Кто будете, милочки?.. Я щас.
     - А-а, проснулось, красно солнышко.
     - Скоморохи мы, впущай! Скрозь промокли.
     Евстигней шагнул еще ближе.
     - Ай проманете, милочки. Не скоморохи.
     - Ну-ка сыпь ему в ухи, ребятушки!
     На какой-то миг все смолкло,  но затем дружно  загудели  дудки  и
волынки,  загремели тулумбасы.  И вновь наступила тишина.  (Тулумбас -
старинный ударный музыкальный инструмент, род литавр.)
     - А  лиха  не  будете  чинить?  -  вновь   недоверчиво   вопросил
Евстигней.
     - Как приветишь, хозяин. Да впущай же!
     - Щас, милочки, щас, родимые.
     Откинул засов,  и тотчас перед ним  вздыбился,  рявкнув,  матерый
медведь.   Евстигней   ошалело  попятился.  "Помилуйте,  крещеные!"  -
хотелось ему выкрикнуть, но язык онемел.
     - Да  ты  не пужайся,  хозяин.  Он у меня смирный,  - прогудел из
калитки могутный детина.
     Двор заполнился пестрой, крикливой толпой, которая разом повалила
в подклет. К Евстигнею шагнул Гаврила.
     - Тут их боле двух десятков. Куды эту прорву?
     Евстигней, приходя в себя, буркнул, утирая со лба испарину:
     - Эк ночка выдалась... Поглядывай, Гаврила.
     В подклете опасливо глянул на  зверя;  тот  топтался  в  углу.  У
медведя подпилены зубы, сквозь ноздри продето железное кольцо с цепью,
которую придерживал вожак - рыжий, большеротый мужик в армяке.
     Скоморохи кидали   сырую   одежду   на  лавки,  весело  гомонили,
обрадовавшись теплу.
     - Покормил бы, хозяин, - сказал вожак.
     - С каких шишей, милочки? Сам на квасе.
     - Поищи,  хозяин. Нам много не надо. Хлеба да капустки - и на том
спасибо.
     - Бесхлебица ныне. Голодую.
     Вожак повернулся к ватаге.
     - Слышали, веселые? Оскудел хозяин. Ни винца, ни хлеба. Не помочь
ли, сирому?
     - Помочь, помочь, Сергуня!
     - А ну глянем, веселые. Ломись в подвалы!
     К Евстигнею  подскочил  Гаврила,  пистоль выхватил.  Но Евстигней